Моя чудная жена!. Мария Корелли
ни было, что не касалось лоун-тенниса, – из всех предметов на небе и на земле это был единственный, который занимал его крошечный разум. Только один из «мальчиков» превосходил его своей глупостью; это был «мальчик» с огромными усами, для которого единственным удовольствием в жизни была лодка. Он катался вверх и вниз по реке, ехал на лодке туда, ехал сюда; вся гордость и радость его жизни сосредоточены были на том, чтобы постоянным упражнением укреплять свои мускулы и постепенно уменьшать небольшой запас своего мозга, приводя его к бесконечно малой величине. У него были красивые глаза, и усы его, длинные, шелковистые и волнистые, приводили в восторг и восхищение всех маленьких школьниц и неопытных горничных. Он так хорошо держался в своём белом фланелевом речном костюме, что многие люди, скорые на приговоры, но не знавшие его, считали его умным, хотя, выражаясь определённо, едва ли когда-нибудь был такой безнадёжный идиот. Он был также непомерно вежливый идиот, необыкновенно внимательный ко мне и автоматически любезный со всеми, хотя он усвоил себе чрезвычайно смешной вид скромной сдержанности, который часто напускают на себя очень красивые молодые люди и который должен выражать кроткое предостережение для слишком впечатлительных дам, так как подобного сорта нелепые юноши обыкновенно бывают уверены, что всякая женщина, которая взглянет на них, должна тотчас же влюбиться. Этот «мальчик» особенно часто появлялся в нашем доме. Гонория ему нравилась тем, что потешалась над ним с его чопорными манерами. Я думаю, что бедному малому приходилось слышать так много приятного (благодаря его роскошным усам), что он находил утешение, когда его высмеивали по временам. А моя жена имела большой талант подтрунивать, – огромный и постоянно развивавшийся талант. Она беспощадно вышучивала всех; после того как наша женитьба перестала быть новостью для нас, она начала подтрунивать надо мной. Я должен сознаться, что это мне не особенно нравилось, но я не жаловался: это происходит от живости характера, думал я, и она не желает серьёзно задеть мои чувства.
Говоря вообще, дом мой не был для меня тем, чего я ожидал. В нём не было покоя, не было отдохновения от деловых забот повседневной усталости. Весь дом был всегда страшно прокурен табаком: курение разрешалось во всех комнатах, не исключая столовой, и запах сигар стоял у меня в носу утром, в полдень и ночью.
Все «мальчики», разумеется, курили; они были очень любезны и обыкновенно после обеда засиживались, разговаривая со мной, далеко за полночь (Гонория, конечно, была тут же). Я не мог выпроводить их, не сделав грубости, а понятно, что я не хотел быть грубым со старыми друзьями моей жены. У меня также имелись свои друзья, но это были люди совсем другого склада. Они были старше, серьёзнее, более установившиеся в жизни; они любили потолковать о политике, об успехах века и о науках. Они восхищались Гонорией (она могла с лёгкостью говорить о всевозможных предметах),