Этажи. №2. Март 2016. Литературно-художественный журнал
не может.
– Да-да, я сама сюда так пришла! – обрадовалась Оксана.
Борис не знал, как доставляют посылки и кто пишет адрес зелеными чернилами. Сегодня он принес мешок с пшеном, и буквы на нем возникли иностранные: должно быть, в Африку пойдет, там засуха, неурожай на всем континенте, вымирают целыми селами.
Сдав свои посылки, они сидели в углу, разговаривали. На улицу не ходили: дырявые ботинки Оксаны сразу промокали в снежной каше. В этом сне всегда была гнилая зима, даже когда в реальности наступил май.
Каждый раз, прощаясь, Борис напоминал: ни с кем не говорить о почте наяву, а то, не про нас будь сказано, больше сюда не попадешь. Она и сама помнила, да и на стене видела плакат – тощий человек показывает на зрителя пальцем, а внизу красные буквы: «Я умираю от голода. Кто-то проговорился!»
Однажды Оксана спросила:
– А если мы с вами когда-нибудь… ну… в реальности встретимся… тоже нельзя о почте?
– Ни боже мой! Кстати, вы ж киевлянка, так? Я живу за музеем Западного и Восточного искусства, там еще мозаика во дворе – знаете?
– Да-да, там сквер на площади, детская площадка, Шевченко с голубями…
– Я буду ждать вас у памятника в субботу утром. Придете?
11
Бориса в сквере Оксана не нашла. Может, рано? Времени-то они не назначили. Ходила по дорожкам, бормотала:
– Ну и пусть! Ну и пусть я сошла с ума. Сумасшедшие – тоже люди. А он все равно придет.
Присела на гранитную ступеньку, раскрыла журнал. На страницу упала тень. Это был он, стоял все время у памятника, просто она не узнала его, пока не подошел вот так вплотную. И не могла бы узнать! Глаза те же, что во сне, а лицо молодое. И голос другой:
– Извините, вы не меня ждете? А давайте, будто бы меня? Ну, ну, что это у нас глаза на мокром месте! Знаете ли вы, что вот здесь, где стоит Тарас Шевченко, на этом самом постаменте прежде стоял Николай Первый? И тот, и другой усачи, но заметьте разницу: у одного усы вверх, у другого вниз… что бы это значило? Ну вот, так-то лучше – у вас милая улыбка.
Он протянул ей букет ландышей, и они пошли, не спеша, по бульвару, потом по Крещатику к Днепру. Наяву он оказался выше, вместо телогрейки серый плащ, сумка через плечо, шарф и берет, как у парижанина. Татуировки на пальцах не было, хромоты тоже, его и звали иначе: не Борис, а Денис, и был он не историк, а художник – но это все неважно, должна же чем-то отличаться действительность от сна. Ничего, думала Оксана, я наяву тоже другая. Расстались вечером, условились встретиться через неделю.
На почту Оксана в ту ночь не попала. Как же так, думала она утром, неужели проговорилась? Вроде нет, только охнула, когда он сказал, что художник. Он еще спросил:
– Вы не любите художников?
– Нет, просто давнее вспомнилось, – отговорилась Оксана.
Воскресенье она провела у родителей. Перебирала с мамой фотографии, надписывала имена и даты. Мама