Белые цветы Эйроланда. Хроника первая. Валентин Никора
раскололось, обнажило острые зубки и темно-вишневый язык.
– Ох! Мама, роди меня обратно! – заявил меч.
– Не судьба. – в тон оружию откликнулся кузнец.
– И на кой хрен нужна эта конспирация? – возопил меч. – У меня было нормальное зрение, а сейчас все стало черно-белым. Ну-ка, вертай всё взад!
– Побурчи еще у меня! – усмехнулся творец. – Хочешь, чтобы тебе глазик выколупал какой-нибудь любознательный мальчик в то время, пока ты будешь спать? Или ты думаешь, что в запале битвы не можешь напороться на сучок и ослепнуть?
– Всё едино: изверги вы все! – заявил меч и затих под ударами молота.
А Тоскунел перевел взгляд к кожаной сумке. Там, над нею, на стене висел ещё один меч, на ножнах которого было выгравировано странное плайтонское имя: «Лютобор».
«Что это значит? Лютый борец или злобный лес?» – думал маркграф, с трудом припоминая уроки иностранного языка.
А меч вдруг подмигнул. В его рукояти тоже красовался драгоценный камень.
Тоскунел вздрогнул. Это был какой-то сумасшедший мир.
Кузнец, кидая клинок в воду, сбрасывая на ходу рукавицы, обернулся к гостю:
– И давно ты здесь?
– Нет. – помотал головою маркграф.
– Пришел поглядеть на рождение друга. – усмехнулся хозяин и отер пот со лба. – Что ж, дело хорошее. Только смотри, не столкнись с врагом. Ты, насколько я понимаю, ни черта еще не знаешь.
– Хорошо!!! – завопил из кадки меч. – А кто мне спинку потрет?
– Облезешь. – буркнул подмастерье и вышел на свежий воздух.
Тоскунел едва скрыл улыбку.
– Точно. – резюмировал кузнец, оглядев своего гостя. – Юность богов. Эх, смотрю я на тебя и завидую: пред тобою целый непознанный мир!
Маркграф лишь вежливо пожал плечами.
И вдруг небо потемнело.
Тоскунел и кузнец выскочили наружу.
Черные облака, взявшиеся неизвестно откуда, скрыли солнце. Сверкнула молния. И там, во мраке, показался силуэт дракона.
– Лёгок на помине. – проворчал кузнец и, уже обращаясь к Тоскунелу, добавил. – Убирайся домой. Немедленно!
Маркграф надулся. Его лицо пошло багровыми пятнами. Никто не смел с ним так обращаться.
– О, эта юность! – взвыл кузнец и, схватив непрошеного гостя за руку, швырнул его в огонь.
Боль обожгла всё тело.
Но Тоскунел чувствовал, как провалился в бездонную яму, в которой уже не было пламени. И в тот же миг отовсюду, отражая саму себя, хлынула музыка отчаяния. Из её леденящих звуков рождалось видение разбуженного пожара.
Маркграф ощутил себя зависшим над Гэдориэлем. Он чувствовал, что парит на высоте птичьего полета и с удивлением рассматривает древнюю столицу.
А там, внизу, бушевало пламя. Оно с хрустом пожирало дома и дворцы. Люди бежали, толкались, мешали друг другу, падали и умирали под ногами соплеменников. Стихия делала их безумными.
Тоскунелу даже казалось, что он видит глаза этих несчастных. Эти глаза были