Белые цветы Эйроланда. Хроника первая. Валентин Никора
была и еще одна странность – ведун иногда отлучался на месяц, два и более. Крючкотворы, сидевшие при дворе, смотрели на это сквозь пальцы. Ихтис превратился в персону имперского значения, и требовать с него отчета мог лишь король.
Тоскунел, как и многие молодые люди, занятые более всего своей персоной, не знал этих подробностей. Сам он появился в Свете полгода назад и интересовался лишь молоденькими девушками да влиятельными вельможами, но не теневыми владыками, а тем более, странными типами, живущими даже не в столице, а в особнячке, где-то на опушке Белолесья.
Герцогиня блистала. Её выход в Свет был ошеломляющим. Кавалеры оценили галантность, ум, образование и красоту девушки, отмечая, что подобное сочетание у женщин необычайно редко. И это мнение создавало вокруг Гэлимадоэ ореол недосягаемости, загадочности. Удивительно, но даже обсуждение туалета герцогини не заняло столько времени, сколько завистливый подсчет её достоинств.
Зеленые глаза Гэлимадоэ сияли как две звезды. Тень ревности, что испытывала она по отношению к легкому флирту Тоскунела, делала её лицо более привлекательным и живым. На щеках появился румянец. И это было замечено.
Маркграф чувствовал себя королем. Он танцевал с понравившейся ему девушкой и знал, что не безразличен ей. Это придавало его осанке больше стати, а глазам – блеск победителя. Дамы чувствовали волну уверенности, исходившую от Тоскунела, и оборачивались, поздравляли его с принятием титула, кокетливо строили глазки. Гэлимадоэ слегка сердилась, но вида не подавала. Маркграф раскланивался налево и направо, объясняя девушке:
– Полгода жизни на наших балах сделают из вас алмаз граненый. Свет придаст вам лоску.
– Ах, значит я сейчас пожухлая, как трава, молчаливая, как пень и мертвая, как труп? – надула губки герцогиня. – Нечего сказать, вы очень галантный рыцарь. Небось, Нейтли вы такое не посмели бы сказать!
– О, горе мне, самому последнему из шутов! – отчаянно взвыл маркграф. – Я хотел сказать, что под лучами солнца роза становится пышнее.
– А сказали гадость. – резюмировала Гэлимадоэ. – Сегодня еще никто так не отличился, как вы.
– Да, я шут, я паяц! Так что же? – пропел модную арию маркграф.
– Помнится мне, – хихикнула герцогиня, – дальше по тексту: Но маркграфу я дам по роже!
– Хм. – поперхнулся Тоскунел. – Один – один, ничья.
– Да нет уж: три – ноль, в мою пользу. Я – дама!
– Ну ладно. – притворно вздохнул маркграф. – Я оказался не у дел: не победил дракона я, и был отвергнут лучшею из дам. Что делать мне? Да, умереть, напиться, да так, чтоб мордой грязною в салат. Быть или пить? – вот в чём вопрос! Достойно ли до положенья риз надраться, иль замарает это рыцарскую честь? О, нимфа, коль помру в горчащих размышленьях, хоть помяните словом ласковым меня!
– Да вы просто ходячая энциклопедия. – засмеялась герцогиня. – Махну я вас на барона, не глядя. Он похож на простого мужика, но комплименты у него, пусть и не первой