Белая проза. Юрий Павлович Роговцов
Так ты не любишь меня? Да? – Не знаю… Когда иссякает одно чувство, то прежде, чем родится другое, возникает пустота. Но за ней будет иное – новое. Может, мы будем просто, как муж и жена – семья. – Так значит, ты меня не любишь…
На выходные она уезжала к родителям. Он брал чекушку, слушал «Rock Botton», и чувствовал, что так же одинок, как и до её появления. И вся эта «семейная жизнь» казалось игрой, попыткой обрести что-то действительное, вместо неопределенных чаяний, наитий и мороков, которыми он жил, будучи один. Да, чаяния и мороки исчезли. Исчезло самокопание и замурованость в собственном вакууме. Пришел покой, за ним обыденность. Милые радости, глупые ссоры, в которые он залипал вне своего желания, становясь идиотом. Всё это вдруг оказалось неосознанным обманом, иллюзией, сном из сновидений, в отличие от сна без сновидений, в котором он жил до этого. Он вновь был одинок. Но уже без наитий, неопределенных надежд, без милых и глупых ролей. Никакой. Но и это чувство казалось ему столь же сонным.
Появлялась она. И он вновь неосознанно, буквально с первого мига, оказывался в том же спектакле, который вновь переживал как настоящее.
Они расстались. Ссора. Она собрала вещи. Он помог перевезти их к её подруге. На следующий день встретились в кино (билеты куплены за неделю). Она: «Я тебя люблю. Я хочу с тобой жить. Ну, прости… ну…» – Я не хочу твоих настроений, меняющихся каждые пять минут. Нам лучше не видеться.
Теперь он один. Грустен. Вновь появился в душе образ себя. Он вспоминает, как пили они пиво с пельменями в стекляшке, как сидели, курили в сумерках на пне в парке, как… Его образ живет ей (её образом). И даже, когда он смотрит на деревья, на птиц, на детей с мамами, на уток в озере – его образ помнит и ждет её (образ её).
Иванов (да простит меня читатель: я дал новое имя герою) сидел на скамейке, и битый час рассматривал ножки напротив… Вру…
Было утро, и Иванов проснулся от света, разлитого по комнате. Рядом на белой простыни спала «она». Да, – Иванов женился. Теперь он засыпал и просыпался со спокойной душой, зная, что рядом лежит голое тело его жены. Пусть не красавицы, но все ж. Да, не дал бог Иванову девку со стройными длинными ногами, не дал жену с журнальной фигурой. Рядом спала толстая маленькая бабенка, довольно наглая и властная, со спущенными грудьми и вислым задом. Не повезло ему и в другом: «любимая», которую он вовсе не любил, но жил из-за отсутствия любой другой, любила его по желанию. Когда желание любить пропадало, – она не любила Иванова, кричала на него, оскорбляла, или же обиженно молчала целыми днями. Затем, вдруг желание любить вновь пробуждалось в ней, он вновь становился самым любимым, самым красивым, самым умным, и самым нежным. Иванову нравилось быть «самым». И очень страдал он, когда оказывался нелюбимым, тупым, уродом и т. п. Но и в «светлые дни» тайно носил в душе он неблагодарную, постыдную надежду на обладание (когда-нибудь) стройной, красивой, умной,