Боги Срединного мира. Галина Долгая
вернулась к себе. К вечеру стало прохладнее, солнце, заливающее комнату с утра, после обеда уползало за дом, и мягкий свет лился из окна, не ослепляя и не припекая, как днем. Сима улеглась на кровать, та скрипнула и затихла. Расслабившись, девушка потянулась, запрокинула руки за голову. Слова Маринки о Сашке, о поцелуях будоражили воображение, но мысли сами собой вернулись к ночному сну, и перед глазами снова колыхалась степь и мчались кони, но теперь Сима отчетливо слышала девичий смех.
Порой странные видения – яркие и осязаемые – закрывали от Симы реальный мир. Она погружалась в картинки, проносившиеся в ее сознании, становясь частью странных, непонятных эпизодов чужой жизни – жизни, которая преследовала ее с самого детства. Сима видела степь, далекие горы, табуны коней, она видела детей, подрастающих вместе с ней. Только она оставалась здесь, в своей комнате, в своем городе, а они там – в степи, в своих хижинах, окруженных необъятным простором. И Симу манила та жизнь. Ей хотелось остаться там и дышать пахнущим полынью воздухом, скакать на лошади без седла, стрелять из лука…
– Кош, кош! – камча1 в детской руке взлетела ввысь и со свистом опустилась на круп коня, обжигая его кожу.
Тоненькая девочка с летящими по ветру косами оглянулась назад, крепко сжав одной рукой богатую гриву скакуна, и с криком «Кош, кош!» снова застучала голыми пятками по его бокам, принуждая ускоряться все сильнее и сильнее.
Всадник, следовавший за ними, не отставал, но и догнать отчаянную девчонку не мог. Такая легкость не давалась ему. То ли седло сковывало коня, то ли он сам берег его, но расстояние между скакунами не уменьшалось.
Добравшись до кургана2, девочка склонилась к шее коня и, обхватив ее руками, зашептала: «Стой, стой, Черногривый, мы победили». Конь перешел с галопа на рысь и, сделав еще несколько шагов, остановился, фыркая и косясь на хозяйку огромным глазом.
Она, легко спрыгнув, погладила его.
– Не обижайся, больше не буду!
Конь фыркнул еще раз и отбежал. Девочка рассмеялась, засунула камчу за пояс и полезла на курган. На самой макушке ветер ударил в грудь, в лицо, но девочка только сощурилась и, задрав подбородок, выпрямилась, вытянулась, как стрела, словно соревнуясь с хозяином степи и демонстрируя ему свою силу.
– Тансылу, – бархатный голос раздался рядом.
Тансылу порывисто оглянулась.
– А, прискакал, Рожденный Звездной Ночью! – она по слогам проговорила имя парня – Аязгул, и звонко рассмеялась. – Неужели ты думал, что Ночь может остановить Зарю? – Озорные искорки в глазах девочки превратились в бушующее пламя. От улыбки не осталось и следа. – Теперь ты мой слуга, и будешь исполнять все мои приказания!
Плотно сжатые губы, глаза-щелки, косы змеями за прямой спиной – все показывало в этом хрупком создании хозяйку, повелительницу.
– Слушаюсь, Тансылу! – парень почтительно склонил голову перед той, чьё имя означало «прекрасная, как утренняя
Камча – плеть, нагайка
Курган – могильный холм, насыпь, возвышение