Первый, второй. Артур Доля
меня снова покачал головой.
Именно пять! Если не веришь, – киваю куда-то в бок, – мавр подтвердит.
– Коварная белая обезьяна! – закричал мавр, заходясь в припадке, словно только и ждал, когда о нем вспомнят. – Из-за тебя вся моя жизнь псу под хвост! – от неожиданности я растерялся, нить реальности ускользнула из цепких рук. – Богом клянусь, я ничего не подтвержу! никаких минут! – вопил африканец. Блондинка, с лихорадочным блеском глаз, стояла поодаль, она прижимала к груди шестипалую сиротку, девочка плакала. Эмигрант из Казахстана по фамилии Свидригайло, объяснял французским полицейским, через переводчика, что он ничего не слышал про этих долбаных спортсменов на велосипедах и с выразительным укором смотрел в мою сторону. Звонил телефон:
– Такая-то такая-то, проживающая по такому-то адресу, кем вам приходится?
Меня прогоняли сквозь строй:
– Мы могли стать частью твоей жизни!
– Зевс, пожирающий собственных детей!
– Такая-то такая-то, проживающая по такому-то адресу, кем вам приходится?
– Ты не дал малышке обрести полноценную семью! – шестипалая ручонка тянется к горлу. – Гомофоб недоношенный!
С трудом сглатываю слюну, – эк меня перемкнуло! до спазма в горле. Чувствую на кадыке детскую шестерню.
Когда тебя прогоняют сквозь строй, время тянется бесконечно долго, пять минут могут показаться вечностью. Можно год прожить и не заметить, как он проскочил, ни одного седого волоса не прибавить, словно за чашкой чая осень – зиму – весну – лето просидеть, и не стать мудрей, а можно в пять минут поседеть, превратиться в развалину. Лично я, не задумываясь, пожертвую годом жизни, лишь бы избавиться от таких минут.
«Пять минут, пять минут, бой часов раздастся вскоре.
Пять минут, пять минут, помиритесь те, кто в ссоре», – запела Людмила Гурченко у меня в голове.
Вот и скажите теперь, что это не равноценный обмен, что я не люблю жизнь, что мне пятьдесят, и надо ценить оставшийся срок, не разбрасываться годами.
Люблю! И как многие в моем возрасте, до сих пор на что-то рассчитываю, хотя умом понимаю, что все в этой жизни уже было, расчет и безрассудство, предательство и преданность, позор и слава – пусть в большем, пусть в меньшем количестве, иногда заметное только мне – было! и трудно, практически невозможно меня удивить.
Последнее время ловлю себя на том, что являюсь персонажем драмы абсурда. Раевский, знаю, не согласится. Мы играем в одном спектакле, какой здесь абсурд? Дело не в том, что он считает себя героем трагедии, комедии или чего-то другого, скажем, мелодрамы. У него появляется мнение в момент отталкивания от чужого мнения. «Где ты увидел драму абсурда? – возмутится поклонник Беккета. – Не иди на поводу у эмоций. Перед тобой мелодрама. Действующие лица: Режиссер – мужчина сорока девяти лет; Сценарист – друг Режиссера, пятьдесят лет; Отелло – полковник в отставке, восемьдесят два года. Место действия: кухня в двухкомнатной квартире. Время действия: наши дни».
«Пять минут, пять минут…» –