Некуда. Николай Лесков
хорошенькие, сочные, аппетитные и довольно решительные. Егор Николаевич ходил лично приглашать к себе камергершу Мереву, но она, вместо ответа на его приглашение, спросила:
– А Кожухова у тебя будет?
– Будет, – отвечал Бахарев.
– И князь будет?
– Как же, будет.
– Ну, батюшка, так что ж ты хочешь разве, чтоб на твоем вечере скандал был?
– Боже спаси!
– То-то, я ведь не утерплю, спрошу эту мадам, где она своего мужа дела? Я его мальчиком знала и любила. Я не могу, видя ее, лишить себя случая дать ей давно следующую пощечину. Так лучше, батюшка, и не зови меня.
Смотритель и Вязмитинов с Зарницыным были на вечере, но держались как-то в сторонке, а доктор обещал быть, но не приехал. Лиза и здесь, по обыкновению, избегала всяких разговоров и, нехотя протанцевав две кадрили, ушла в свою комнату с Женей.
– Кто этот молоденький господин приезжий? – спросила она Женни об одном из гостей.
– Который?
– Черный, молоденький.
– Какой-то Пархоменко.
– Нет, о Пархоменке я слышала, а этот иностранец.
– Какой-то Райнер.
– Что он такое?
– Бог его знает.
– Откуда они? Из Петербурга?
– Да.
– У кого они гостят?
– Бог их знает.
– Этот Пархоменко дурачок.
– Кажется.
– А Райнер?
– Не знаю.
– Чего бы ему сюда с дураками? – убирая косу, проговорила Лиза и легла с Женею спать под звуки беспощадно разбиваемого внизу фортепиано.
Лиза уж совсем эмансипировалась из-под домашнего влияния и на таких положениях уехала на третий день после прощального вечера со всею своею семьею в губернский город.
– А хорошо, папа, устроилась теперь Лиза, – говорила отцу Женни, едучи с ним на другой день домой.
– Ну… – промычал Гловацкий и ничего не высказал.
Вечером в этот же день у них был Пархоменко и Райнер.
Пархоменко все дергал носом, колупал пальцем глаз и говорил о необходимости совершенно иных во всем порядков и разных противодействий консерваторам. Райнер много рассказывал Женни о чужих краях, а в особенности об Англии, в которой он долго жил и которую очень хорошо знал.
– Боже! я там всегда видела верх благоустройства, – говорила ему Женни.
– И неправомерности, – отвечал Райнер.
– Там свобода.
– Номинальная. Свобода протестовать против голода и умирать без хлеба, – спокойно отвечал Райнер.
– А все же свобода.
– Да. Свобода голодного рабства.
– А у нас?
– У вас есть будущее: у вас меньше вредных преданий.
– У нас невежество.
– На дело скорее готовы люди односторонние, чем переворачивающие все на все стороны.
– Где вы учились по-русски?
– Я давно знаю. Мне нравился ваш народ и ваш язык.
– Вы поговорите с Вязмитиновым. Он здесь, кажется, больше всех знает.
«Какой странный этот Райнер!» – думала Женни, засыпая в своей постельке после этого разговора.
На