Богатыриада, или В древние времена. Борис Давыдов
князя заметно улучшилось. Приятно все-таки, когда подчиненные так тебя боятся, что от любого твоего недовольства готовы лишиться чувств!
– Ну, ты, однако… – погрозил пальцем, когда Громослава отлили водою и похлопали по щекам, вернув на нашу грешную землю из небытия. – Держи себя в руках! Чай, не девка красная… Кстати, о девках! Кто еще с княжною сбежал?
– Сенная девка ее, Крапивой именуемая, светлый княже! – трясясь, забормотала старшая ключница. – Прозвище это за злобный нрав да острый язык ей дали! Половчанка она, из пленниц…
«Да, половчанки за словом в карман не лезут… И на ложе – ох, огонь да и только!»
Усилием воли, выдернув себя из приятных воспоминаний, князь начал раздавать указания:
– Воевода! Велю тебе тотчас отрядить погоню! Отбери лучших из лучших, да на самых добрых конях. Сам и возглавишь. Сделай все, чтобы настигнуть княжну до того как она повстречает Поповича! Воротишь ее ко мне, а будет упираться – свяжи. Даю тебе такое право. Только гляди, не переусердствуй! Награду тебе дам, а девку-половчанку тогда возьмешь в жены. Как раз всем хорошо будет, – и князь многозначительно подмигнул. – А ежели оплошаешь и они с Поповичем встретятся – разлучить, любой ценой! Действуй от моего имени. На крайний случай, прикажи воям своим убить богатыря. Ничего, не пропадем, бабы еще нарожают… Понял ли?
– Понял, светлый княже! Не сумлевайся, все силы положу, живота не пожалею!
– Действуй, Долбозвон!
Все, кроме князя, ахнули, выпучив глаза…
– Э-э-э… Великий государь, ты, видать, от горести да усталости имя мое попутал… – кое-как промолвил Громослав.
– Начальство ничего и никогда не путает! – наставительно погрозил пальцем Красное Солнышко. – Покуда не выполнишь мое поручение, носить будешь новое имя. Для пущего усердия! А вернешься с пустыми руками, прикажу тебе именоваться… – и князь, поманив воеводу, что-то прошептал на ухо.
Тот ахнул, побагровел и инстинктивно скрестил руки ниже пояса.
Глава 5
– Негоже, Иван, Ильин сын, ты поступаешь! – в голосе немолодого мужика с суровым обветренным лицом и натруженными мозолистыми руками зазвенел металл. – Ой, негоже! Не по-соседски и не по-христиански. Про стародавние обычаи я уж и не говорю! Это что же получается: твой сынок мою дочку на всю деревню ославил, а вину свою прикрыть не хочет! И ты ему потворствуешь?! Совесть-то у тебя есть?
Папаша Муромца бессильно развел руками:
– Жбан Густомыслыч, хоть ты-то душу не мотай! Какое там потворство! Уж я с ним и так и этак… Твердил, что должен он жениться на твоей Ладушке, а мой неслух ни в какую!
Родитель «ославленной» девки озадаченно почесал в затылке:
– Ежели приданого надо добавить… Хотя вроде и так не поскупились!
– Святая правда, не поскупились! – поддержала его жена.
– Да не в приданом дело, – скорбно вздохнул Иван Ильич. – Не желает он, уперся и стоит насмерть.
Жбан нахмурился:
– Супротив воли отцовской, выходит, твой сынок пошел!