В битве с исходом сомнительным. Джон Эрнст Стейнбек
они свое дело, то что ж тут удивительного, – по-прежнему крайне почтительно заметил Мак.
– Жесткие они были, шайка эта, – продолжал Дэн. – Не большая это радость была – с ними разговаривать. Ненавидели они всех и каждого, всё на свете ненавидели. Пойду-ка я за бобами схожу. – И он, развернувшись вправо, удалился от них.
Почти стемнело. Джим, глядя на небо, увидел, как его пересекает какое-то темное клиновидное пятно.
– Мак, гляди! Что это?
– Утки дикие. Раненько они в этом году с места снялись. Ты что, никогда раньше диких уток не видел?
– Похоже, не видел, – сказал Джим. – Читал только про них, наверно.
– Слушай, Джим, ты не прочь сардинками с хлебом сегодня подзаправиться? Нам вечером работа предстоит, и я не хочу тратить время на готовку.
До этого Джим был вялым и двигался через силу, так как непривычная работа очень его утомила. Но теперь мускулы его словно налились силой, и он поднял голову:
– А что за работа будет, а, Мак?
– Вот, слушай. Я сегодня рядом с Лондоном работал. Этот парень почти готов. На две трети он наш. Говорит, что может раскачать наших сезонников. И он знает парня, который вроде как сагитирует для нас другую группу. Они в большущем саду работают, самом крупном в округе – четыре тысячи акров яблоневого сада. Лондона так бесит это снижение платы, что он готов на все. А дружок его, что с Хантеровой плантации, зовется Дейкином. Мы туда вечером отправимся и с Дейкином переговорим.
– Так что ж, дело сдвинулось, по-твоему?
– Да, похоже.
Мак нырнул в один из темных дверных проемов и тут же появился опять с жестянкой сардин и батоном хлеба. Положив хлеб на ступеньку, он покрутил ключ жестянки, наворачивая на него крышку.
– Ты расспрашивал людей, как я тебя учил, а, Джим?
– Мне мало случаев представилось. Но со стариком Дэном я побеседовал.
Мак перестал крутить ключ.
– Господи, это еще зачем? На кой тебе понадобилось с ним беседовать?
– Мы на одном дереве оказались.
– Ну, так на другое перешел бы! Слушай, Джим, наши люди в большинстве своем тратят время зря. Смысл был бы молодняк в нашу веру обратить. А за стариков вроде этого твоего биться – игра не стоит свеч. Ни к чему это, разговаривать с ними – так они сами тебя в безнадежности всех усилий убедят. Весь запал свой они уже израсходовали. – Он снял крышку и поставил открытую жестянку перед собой. – Вот. Положи себе рыбки на хлеб. Лондон сейчас ужинает, но совсем скоро будет здесь. И мы поедем на его «фордике».
Джим вынул из кармана перочинный нож, отрезал ломоть хлеба и, положив на него три сардины, слегка вмяв их в хлеб и сбрызнув маслом из жестянки, прикрыл другим ломтем.
– Как девушка? – спросил он.
– Какая девушка?
– Ну, та, с ребенком которая.
– О, с ней все в порядке. Но ты, видно, думаешь, что я Господь Бог, как уверяет всех Лондон. Я признался ему, что никакой я не доктор, а он продолжает меня доком величать. Уж очень переоценивает мои заслуги. А знаешь, если девушку эту приодеть и накрасить как