Окруженные тьмой. Алексей Винокуров
полковнику Ильину?
– Передай полковнику мой пламенный привет.
– Это что, ирония такая?
– Нет. Это жизнь такая.
Женевьев подошла к двери. На пороге все-таки остановилась, как будто еще на что-то надеялась. Но, впрочем, на что тут еще можно надеяться. Он сам все разрушил.
– Не забудь вставить замок, – голос у нее был грустный. – Нехорошо, что дверь открыта.
– Разберусь, – сухо отвечал он.
Она не выдержала.
– Саша, я боюсь за тебя!
– Не нужно.
Но он понимает хотя бы, что он теперь совсем один? Один в страшном и чужом мире, законов которого он даже не знает. А она понимает человеческий язык? Сколько раз ей надо повторить, чтобы его оставили в покое?
Услышав такое, Женевьев молча вышла.
– Так бы и сразу… – проворчал Саша. – А дверь надо вообще поставить новую. Дует…
Выйдя на улицу, Женевьев позвонила полковнику и доложила о случившемся. Слушая ее, Ильин с каждой секундой становился все мрачнее. Когда она дошла до слов «ищи себе настоящего мужчину в другом месте», не выдержал и чертыхнулся.
Вот именно поэтому и ни по чему другому полковник терпеть не мог, когда личное мешают с работой. Все эти романтические отношения, вся эта любовь и ревность могут сломать любое, самое продуманное предприятие. Еще неизвестно, что там за любовь такая и есть ли она вообще, а уж ревности – целый океан. Пришлось перейти к интимным, а потому особенно неприятным вопросам.
– Прости, Женевьев, у вас с капитаном что-нибудь было?
На том конце помолчали, прежде чем сказать: не было. Но пауза показалась полковнику подозрительной.
– Совсем не было? – уточнил он.
Выяснилось, что не совсем. Что чуть-чуть все-таки было.
Ильин встал из-за стола, прошелся по кабинету. Чуть-чуть! Это она думает, что чуть-чуть. А капитан, может, уже бог весть что себе навоображал. Здесь вам не Париж, у наших это быстро. Раз – и в квас, по самые уши. А дальше понятно. Появляется товарищ полковник, то есть он, Ильин, – и возревновал Сашка. Просто возревновал. А уж после того, как Женевьев назвала его не настоящим мужчиной… В России это нельзя говорить, даже самому смирному мужику нельзя – взбесится. А Сашка к смирным никогда не относился. В общем, поломали два дурака полковнику всю малину, и без того не особенно пышную. Или малина пышной не бывает? Тогда какую – кудрявую, может? «Ой, малина кудрявая, белые цветы», – так, кажется, народ поет. Развесистая малина еще бывает. Или развесистая – это уже клюква? Короче, неважно, поломали – и все.
– Может, мне попробовать вернуться? – спросила Женевьев виновато.
А вот этого не надо. Капитан ее прогнал, он в бешенстве, еще силой ударит.
– Но я же его пока не учила, – пробормотала она.
Какая разница: учила – не учила! Он может ударить спонтанно. Блюститель, даже еще не инициированный, все равно опасен для окружающих. Нет уж, с капитаном он сам разберется. А Женевьев пусть сидит рядом с домом и незаметно