Посланники. Михаил Ландбург
оправдываться и смутный груз с души снимает.
– Предлагаете вернуть утерянных богов?
– Почему бы нет? Максима "Mundus vult decipi"[2] бытует веками, – отозвался букинист и раскрыл другую книжку.
– А вот здесь говорится о пролитой человеческой крови. А кто её пролил? Ну, да – люди, вроде меня, тебя, всех нас. Люди страшатся болезней, наводнений, голода, крыс, засухи, войн, но, кажется, больше всего их пугает правда, ибо она не бывает общей на всех, а лишь такой, какой каждый видит её краем своего глаза, улавливаем краем своего уха, воспринимаем краем своего мозга. Видимо, поэтому-то настоящим писателям интереснее не правду искать, а истину, которую суждено искать вечно. При удобной правде проще позволять себе совершать поступки, на которые при иных обстоятельствах, решаться не посмеешь.
Голос букиниста был глухим, неторопливым.
Я напряг память.
Я узнал этот голос…
…Однажды –
из комнаты отца послышался глухой, неторопливый голос. Гость говорил о Париже, о своей маме-еврейке и отце-французе, о кумире молодости – генерале де Голе, а потом разговор зашёл о последней картине отца "Кошки". Гость был огорчён тем, что эти создания, привлекая к себе внимание писателей, художников, композиторов, сами к миру книг, песен, картин питают, вроде бы, полное равнодушие.
Отец долго молчал, а потом пояснил, что в глазах этих бессловесных созданий его привлекают к себе выступающие необычные, загадочные пятна, некое отражение недоступных людям смутных красок. А ещё он сказал, что часто задумывается над тем, отчего кошки, умеющие столь мучительно стонать и так пронзительно кричать, никогда не смеются.
Вдруг в комнате отца зазвучал один из ноктюрнов Шопена, и я, чтобы сосредоточиться на чтении "Царя Эдипа", прикрыл дверь…
…Теперь я беспокойно поёжился и спросил:
– Думаете, такого рода обстоятельства меня коснутся?
– Возможно, что пронесёт… – букинист ткнул пальцем в томик Элиота и прочёл:
"Мы будем скитаться мыслью,
И в конце скитаний придём
Туда, откуда мы вышли". [3]
– А затем? – спросил я.
– Окаменеем! Нас не убудет…
Я прикусил губу и напомнил о книжке Марка Аврелия.
– Достану! – пообещал букинист и принялся по памяти читать бесконечно длинный кусок из Вергилия.
Я пришёл восторг.
– Впечатляет! – выдохнул я. – Ваша латынь…
Букинист причмокнул губами.
– В моей жизни были Париж, Сорбонна, Овидий, Катулл, Федр…Когда-то…
Я сказал:
– С тех пор кое-что, вроде бы, поменялось…
– Вроде бы да, а вроде бы и нет… – по лицу букиниста скользнула усталая улыбка, и вдруг он мягко поинтересовался:
– Я могу узнать, кто ты?
– Конечно.
– Вот я и спрашиваю: "Ты кто?"
– Студент Иерусалимского университета и сержант в запасе армии обороны Израиля.
Букинист смежил веки и добродушно улыбнулся.
– Это
(лат.) Мир хочет быть обманут.
Томас Элиот. Пер. А. Сергеева.