Огнем и вином. Хроника третья. Валентин Никора
немытым – стыд и срам!»
Восклицания неслись со всех сторон. Лица и морды собравшейся нежити стали фанатично-одухотворенными. Казалось, что укажи им сейчас на любого и крикни: «Враг!» – вмиг бы разорвали в священной ярости.
Выждав, пока крики ослабнут, баенник довольно огладил бороду и с улыбкой сытого кота снова шарахнул веником по полу, добиваясь полной тишины. Зал притих. Слышно стало даже, как странным образом прожужжал одинокий комар, сдуру решивший, что вернулась весна.
– Согласна ли ты, Мара, о величайшая из величайших земных королев, красивейшая из смертных и бессмертных, первейшая среди мудрецов и пророков, взять в мужья Лихо Одноглазого и оставаться с ним в горе и радости, в поражениях и победах?
– Да. – потупила глаза невеста.
– О, величайший Лихо, сам добившийся поста в пограничье, умом и силою доказавший свое превосходство над другими женихами, явивший всему миру, что не кровь определяет благородство, а движение, порывы души и сердца, согласен ли ты взять в жены Мару и оставаться с ней в горе и в радости, в поражениях и победах?
– Я согласен. – мотнул головой одноглазый.
– Ой, дурак! – тихо взвыл Йог. – Сам себе хомут на шею одел. Через месяц овес жрать научится, а через два – ржать, точно лошадь и делать стойку при виде царственной супруги.
– Нишкни! – шикнула Яга. – Как я еще могу спасти Илюшеньку. В конце концов, если бы кое-кто не уклонялся от супружеского долга, то внук был бы наш общий!
– Да он мне и так, как родной… – буркнул дед.
Но некому было слушать пререкания старых супругов: все рванулись к скатерти-самобранке, и накинулись на угощение, жадно чавкая, словно не ели перед этим с неделю. Одни гвардейцы и упырята, сохраняли чинное спокойствие, и глотали слюнки. В шумной гогочущей толпе оказались и берградские богатыри, и Василиса, даром, что Прекрасная, и Змей Горыныч. Гости хотели плюхнуться на пол, по-хайзацки поджимая под себя ноги, но Дуня, все это время что-то бурчавшая себе под нос, выкинула вперед руки, и зал заполнился дубовыми столами, ломящимися под тяжестью разнообразнейших блюд. Скатерть-самобранка оказалась возле молодоженов.
– Ну, – вскочил на ноги, поднимая чашу за здоровье молодых, главный винопитий лесовичок Листвень и, подмигивая коричнево-алым глазом, растянул в улыбке и без того гигантский рот, – за крепкий семейный союз, за престолонаследника, за Родину!!!
– Ура!!! – рявкнули гвардейцы.
Нежить вскочила на ноги, лапы, копыта и все присутствующие опустошили свои кружки. Василиса лихо опрокинула в себя стакан виноградной кармэцвельской настоечки, поперхнулась, вытаращила глаза, замахала руками и принялась глотать воздух ртом, точно рыба, выброшенная на берег.
– Ой, какая икра кислая! – завопила кикимора, деланно кривя рот.
– А мясо-то протухло! – подтвердил Йог и хихикнул.
– Кисло! Кисло!!! –