Свет мой. Владимир Владимирович Ткаченко
Убедившись, что незнакомец жив, мальчик (немного встревоженный) крестится, шепчет: «Слава тебе Господи!» и легонько трясет лежащего за плечо:
– Эгей, человече, очнись! – Гордей с усилием пытается открыть глаза. Сначала он видит нечто синее и зеленое, которое, вскоре, превращается в листву дуба, сквозь которую видно небо. После замечает отрока, который в этот момент опять наклоняется к нему. Глаза отрока такого же цвета, как небо между листьев дуба. Гордей, опять с усилием размыкает губы и произносит едва слышно:
– Ты, ангел? – легкая улыбка добавляется к озабоченному и сочувствующему выражению лица мальчика, он отрицательно качает головой.
– Тогда кто же?
– Варфоломей я, сын боярский.
– Сие, из каких же бояр, часом не из московских?
– Нет, мы ростовские. Батюшка Кирилл Шмель. Так и вотчина его, село наше зовется – Большие Шмели. До него отсюда рукой подать! Так что, человече, ты на земле княжества ростовского.
– Боярин Кирилл… – сорок три годка ему? Тихо, едва ворочая языком, спрашивает лежащий.
– Точно так.
– Ну, слава тебе, Господи! Повезло мне! Знаю я твоего батюшку, знакомец он мой! А я, стало быть, Гордей, воевода дебрянский (в более поздние времена Дебрянск стали называть Брянском), слыхал? – его голос в этот момент переходит даже с шепота на нормальный, правда ненадолго.
– Слыхал, – в ответе отрока появляется облегчение и уважение.
– Экие очи у тебя, Варфоломее… синие…, синие…, – Гордей впадает в забытье. Закрывает глаза.
Сбывшееся предсказание
– Ох, и крепок же ты телесно, друже! Ведь восемнадцать ран на тебе, а та, что на затылке – так для любого другого была бы смертельной. А тут, ровно на собаке, все раночки уже и подживают, затягиваются. Так, что можно будет ныне уже и по селу прогуляться. Сходи, но к ужину возвращайся!
– Гуляние мне, Кирилле, ныне не в радость (он тяжело вздыхает). Может тебе тут, по хозяйству помочь чем?
– Мне ничего не надо. А вот тебе надо, и давно уж – жениться. Тоже выдумал в тридцать лет бирюком стать. Коли б не моя жена любезная, так не знаю, как и жил бы. И печали, и радости у нас с ней напополам! А одному – не приведи, Господи! Ну, ладно, сходи, пройдись по селу от тяжелых мыслей развейся. Наш обоз вот-вот вернуться должен. Мы, вишь ты, свое добро от баскаков, прятали. Теперь обратно везем. Может, поможешь там чем. Так, что ли? Ну, давай собирайся не спеша.
***
Гордей, богатырского телосложения мужчина, одетый по-простому, в новой свите и гошах (штанах) идет по сельской улице. Воеводе не по нраву чиниться. Ему хочется простого общения, без земных поклонов. Тело его почти поправилось, а вот душа…, душа болит, скорбит о погибших товарищах, о том, что скоро стоять ему перед их родней и ответ держать…
Вот вернется он в Дебрянск и окружат его матери и вдовы погибших друзей. Будут смотреть их очи с надеждой на него.