Первый воин. Рина Тилова
и ЧСС где? – доктор настойчиво листал карточку: – Так, я им устрою! Ребёнок трое суток в больнице, а давление никто не контролирует!
– Я в норме, – почему-то начала оправдываться, не хотелось, чтобы из-за меня влетело этим приветливым девушкам.
– В норме, – проворчал Фёдор Степанович и направился к выходу из палаты, где уже более грозным тоном строил персонал.
Через несколько минут он вернулся хмурый с тонометром в руках, за его спиной мельтешила молоденькая медсестра Лидочка:
– Фёдор Степанович, я сейчас всё измерю и заполню карточку!
– Измерит она, скройся с глаз моих! Найду ещё одного такого пациента, до конца недели дежурить будешь! – отчитывал он подчинённую. – Развели балаган!
Доктор немного резче, чем я ожидала, нацепил манжету тонометра прямо поверх моей пижамы и неожиданно коснулся пальцами моего запястья. Электрический разряд не заставил себя ждать. Наверное, я была к нему почти готова.
Выхватить силуэт Богданова из хаоса движущихся перепутанных картинок было проще, чем в прошлых глюках. Фёдор Степанович бежал по переполненным больничным коридорам. Свет ярких лампочек мигал в беспорядочной какофонии. Доктор резко остановился у распахнутых дверей приёмного покоя. Несколько секунд он пытался отдышаться, не поднимая взгляда, точно заранее знал, что увиденное изменит всё. Он вытер широкой ладонью мокрый лоб, набрал полные лёгкие воздуха и, наконец, поднял глаза. Мне показалось, что мгновение узнавания длилось века. Мне показалось, я видела, как что-то вдруг сломалось в выражении лица мужчины. Я смогла рассмотреть только его профиль, освещённый яркой люминесцентной лампочкой. Фельдшер скорой помощи на ходу зачитывал анамнез. Секундная заминка, лишь мгновение сомнений и снова стремительный бег. Фёдор Степанович чётко и коротко раздавал указания по поводу операционных и состава хирургической бригады, будто мужчина решился победить само время. А потом случилось странное: картинка поблёкла. Она будто распадалась на множество схожих кадров, отличающихся друг от друга незначительной деталью эдаких «реплик». В одних доктор шагает внутрь предоперационного помещения и приступает к подготовке. В других широкая спина хирурга бессильно поникла, а рядом, на дисплее кардиомонитора, несколько прямых разноцветных линий. В каких-то Богданов посреди коридора делает непрямой массаж поступившему пациенту, пока кто-то из врачей его не останавливает. В самых тусклых хирургическая бригада борется за чью-то жизнь у операционного стола. Но вдруг среди сотен кадров появился один – самый яркий. Фёдор Степанович в своём кабинете достаёт из ящика стола пузатую бутылку коньяка. Плеснув немного алкоголя прямо в кружку с давно остывшим кофе, берёт в руки телефон. Мужчина долго смотрит на него, затем набирает номер и произносит:
– Влад, ты должен приехать. Отцу не говори. Стаса в мой кабинет.
– Александра! Эй, Саша! – словно из-под толщи воды послышался бас Богданова. Он скомандовал кому-то очень громко: – Лида, бегом ко мне!
И