Древнее китайское проклятие. Сергей Мусаниф
по относительно ровной дороге. Я закурил сигарету, сменил диск в сиди-чейнджере и…
И еле успел затормозить.
Посреди проселочной дороги, хотя называть эту звериную тропу дорогой у меня все-таки не поворачивается язык, рос пенек. В этом не было ничего странного, потому что дорога шла через лес, и я не стал бы тормозить перед обычным пеньком, переехав через множество его собратьев, встреченных мною ранее, если бы у этого пенька не было одного кардинального отличия.
На нем сидел другой столетний дед. Везет мне на дедов!
Не знаю, каким образом он умудрился не увидеть и не услышать прущее прямо на него баварское чудовище, лупающее дальним светом фар по всей округе и издающее звуки, которым позавидовал бы продирающийся сквозь реликтовый лес бронтозавр, однако он умудрился и даже де подумал убраться с дороги.
Я вышел из машины. Дед сидел на пеньке и курил трубку, выпиленную из корня какого-то дерева. По ближайшем рассмотрении деда я решил, что ошибся в оценке его возраста, поскольку при первичной оценке скинул ему сотню лет. Он был весь какой-то скрюченный и высохший.
– Здорово, отец, – сказал я.
Он одарил меня спокойным взглядом буддистского философа и выпустил к небу клуб сизого дыма.
– Как здоровье? – спросил я. Вопрос о здоровье, заданный людям преклонного возраста, срабатывает безотказно.
– Ась? – спросил дед.
– Как здоровье? – проорал я прямо ему в ухо.
– Чего галдишь? Здоровье у меня хорошее, ты столько не проживешь.
– Спасибо, отец, – сказал я. – Слушай, а ты тут в последнее время ничего странного не замечал?
Дед почесал в затылке, вытащил изо рта трубку, обстоятельно выбил ее на землю, растер угольки каблуком и сунул пустую трубку обратно в рот.
– Тебя вот заметил. Скока здеся живу, такую штуку первый раз вижу.
Это обнадеживало.
– А скока ты здеся живешь? – спросил я.
– Всю жизнь, – с достоинством ответил дед, поднялся с пенька и утопал в лес.
– Зашибись.
Тем не менее я решил быть последовательным и доехать по этой дороге до конца, тем более что конец этот был явно не так далеко.
Но лес кончился раньше, чем дорога, хотя при одном только взгляде на эти гигантские деревья поверить в подобное было невозможно. Тем не менее через три километра лес кончился и дорога привела меня на чисто поле. Или во чисто поле, не знаю, как правильнее сказать.
Как я уже упоминал, дорога и не думала кончаться вместе с лесом. Наоборот, она стала ровнее и шире, чем раньше, и на ней даже нарисовался перекресток. Типичный перекресток, только вот в чистом поле, внезапно оказавшемся за дремучим лесом. В его появлении не было никакой необходимости. Посреди перекрестка, словно тумба для регулировщика движения, стоял огромный валун. Кому понадобилось тащить его сюда и водружать посреди дороги, я не понимал. Вряд ли даже в поросшие мхом времена движение на этой дороге было столь интенсивным, что требовало вмешательства регулировщика.
Я