BMW Маяковский. Оганес Мартиросян
водку, «Агдам», много бозбаша, лагмана и долму, завернутую в небеса. Тэффи гуляла со своими мужчинами и вкушала ароматы кафе, столовых и булочных, неслась, как звездная курица, звездами и танцевала каждой косточкой и душой, заключенной в ней. Есенин ложился на лавку, делал пьяное лицо, и его фоткали трое, трое его закадычных друзей, чей пол измерялся расстоянием от Земли и Венеры, но больше от Земли до Всевышнего. А когда паровозик вернулся, то Тэффи и трое поэтов сошли и пошли, шатаясь, будучи опьяненными космосом, который – бутылка чачи, распиваемая армянскими чабанами, пасущими автомобили, припаркованные у подъездов или стоящие на стоянке и пощипывающие щебенку, рассыпанную у ног.
– Куда пойдем? – поинтересовалась Тэффи.
– Можно просто вкушать Москву, – предложил Маяковский.
– Интересно, – отметил Блок, – но лучше иметь цель и задачу.
Маяковский посмотрел на него, обнял Есенина за плечо, чтобы тот пропустил мамочку и коляску, в которой находилась вселенная, и повел своих друзей на ипподром, где они скакали на лошадях, чьи копыта высекали Омегу, дробящуюся на глаза Фета и Тютчева.
6
Когда устали от лошадности, исключающей лошадей, присели на лавочку и закурили «Ахтамар», нашедшийся у Есенина или упавший с неба им в руки.
– Сигарета, эта, напоминает мне всю историю Армении, а точнее эпизод, в котором умер Дурян, чтобы не умирать никогда, – выдохнула Тэффи и почесала переносицу, похожую на Триумфальную арку.
– Да, писатель оставляет книгу, которая от секса с читателем рожает автора снова, – вытянул из себя мелодию слов Есенин, замолчал на десять – пятнадцать секунд и снова сказал: – Все фильмы о любви, а там, где ее нет, сам фильм есть любовь.
– Кому она нужна, – рассмеялась Тэффи, – вообще не смотрю кино.
– Разве? – удивился Блок.
– Провокация, – сощурилась Тэффи и предложила пойти на поэтический ее подруги, носящей имя Цветаева. – Он будет сегодня, – уточнила она, – в баре «Достоевский – Толстой». Сходим, друзья? Подарим цветы и побеседуем с ней, если вырвем из объятий поклонников. Они ей и не нужны.
– Конечно, – скосил глаза Маяковский.
– Я не хочу, – потушил бычок Блок.
– Почему? – удивился Есенин.
– Цветаева подражает Маяковскому.
– Ну и что, женщине это позволительно, – отрезал Володя.
– Ну тогда ладно, согласен.
Отправились на пляж и долго лежали на пески, раскинув руки и ноги – Ташкент, Бухару, Бишкек и другие среднеазиатские города, наполненные людьми и арбузами эритроцитов, целующихся друг с другом. От вкушения тепла этих городов их отвлек беспорядочный и немного сумбурный мужчина, который подошел, пожал всем руки, представился Осипом, зачитал стих «Мы живем, по собою не чуя» вообще ничего, сел рядом с Тэффи и начал усиленно знакомиться с ней, обещая увезти ее во Владик и там жить с ней, как будто в Японии и Китае. Тэффи хихикала и била его по плечу, говоря:
– Осип, жена уже ждет. Она