BMW Маяковский. Оганес Мартиросян
Папанов и Миронов охотятся за бриллиантами в гипсе Никулина, спору нет. Но параллельно хотят секса с его женой, не без него, а с ним. Потому Миронов дарит два мороженых сначала ей, а потом исправляется – детям. Ей вручает в итоге цветы, хоть все сказано прежним.
– Да-да-да, – улыбнулся Есенин, – иначе это и другое советское кино не смотрелось бы сейчас. Вообще.
Мимо шагали люди, отрезанные от Бога, кровоточащие, льющиеся, следом бежали собаки и кошки и слизывали любовь, имеющую красный цвет и соленый вкус. Машины чуть вдалеке ехали во все стороны одновременно и ничем не отличались от взрыва. От него кайфовали водилы и пассажиры и жили в двух, трех, четырех и даже пяти экземплярах. Думали пойти на утренний сеанс кино, но в итоге вернулись к Тэффи, взяв четыре бутылки «Бордо», разлитого подпольно на Марсе. Вошли в пенаты ее, закружились, как осенняя листва, но не упали вниз, а обратно прицепились к веткам. Как ладони, отрубленные на Востоке. Хотя если отрубить ладонь, то человеком будет она, но никак не оставшееся тело вместе с душой. Именно таковы Марс и Земля, бывшие когда-то одним. Как снеговик или снежная баба. А вершиной была Луна. Тэффи на это сказала:
– Полностью согласна, а руки, кулаки – Фобос и Деймос.
Усадила мужчин за стол и налила им вина, чтобы они выпили ее кровь, экстраполированную от нее. Сама выпила из горлышка и извинилась за это:
– Мне сегодня можно. Потому что я родилась. Только что. Я ваших объятиях. Ваши объятия – вагина. Вот я выскользнула из нее.
И она глотнула еще, чтобы два глотка в ее животе поцеловались и опьянели от этого, сделав пьяной ее.
10
Опьянение шагало по их спинам и головам, рубило их, восстанавливало, выкуривало, как гашиш, откладывало эти головы, впитывало их, подбрасывало, ловило иногда и в том случае, когда не ловило, это было минутной трезвостью их троих. Тэффи вздымалась голой, поднималась до верхнего этажа, не обращая внимания на потолки, и возвращалась затем, чтобы увлечь трех мужчин, даже не мужчин, с поэтов, с собой.
– Ванадзор, – сказал в итоге Есенин, обнял ее и не позволил более улетать.
– Спаситель мой, – обняла его она и коснулась губами его имени – органа, появившегося на миг, чтобы снова исчезнуть.– Друзья, я придумала поэтическую строку – огонь горел, чтоб не было огня. Придумаете продолжение?
– Да забей, – поморщился Блок и выпил толи вина, то ли поцеловал Тэффи в губы.
– Это одностишие, – сказал Маяковский.
– С вами неинтересно! – Тэффи вскочила на стул, потанцевала на нем, чуть не упала и рухнула в объятья Есенина.
В них она свернулась клубочком, обняла за шею Есенина, попросила подойти Маяковского, нагнуться немного и поцеловала его с языком.
– Это очень нестандартный язык, – оторвался от нее Владимир.
– Это закат на небе и нёбе? – удивился Блок.
– Скорее – рассвет, – не растерялась Тэффи и заказала пиццу, предложив рыдать от голода в ожидании ее.
Так и поступили, сели в зале в кружок, начали плакать и вздыхать и голосить:
– Голодные