BMW Маяковский. Оганес Мартиросян
клиентов. Она отказывается. А почему? Потому что это удел самых обычных женщин. Проститутка не хочет вторгаться на их территорию и выбирает любовь. Удел проститутки – любовь, остальных женщин – секс.
Маяковский принял покупки, закурил в коридоре, спросив разрешения у Тэффи, и произнес – в ответ или вообще:
– Вот я понимаю индивидуализм – дым из двух ноздрей: пантограф троллейбуса. А не клоаку рта у трамвая.
– В «Белом солнце пустыни» Сухов говорит, «нам положена одна жена», – окинул всех взглядом Есенин, – не мне – не ему, а нам. Не посвящен ли весь фильм тому, что главный герой ищет пару к себе для подарка жене? Но вот Петруха и Верещагин гибнут. А Саид занят. Других вариантов нет. Во всех иных случаях ситуация – наоборот.
– Все может быть, – положила плетенку на стол Тэффи и накинула ногу на ногу, присев за правильный стол, раз у него четыре ножки, влюбленные в пол.– Пойдемте к Владимиру, что ли? Посмотрим, как работает и живет наш поэт.
– Идемте, – кивнул Владимир, – Маяковский, ты не против? Маяковский: нет, простое как мычание. Вперед!
Собрались быстро и пошли вниз по лестнице, ведущей вправо, налево и в лифт. По дороге Тэффи сказала о своем выступлении, Владимир пожал ей руку, Блок присвистнул, как Есенин, а тот сказал: круто.
– Завтра – читка? Ну – ну, вот так дела, так идемте сейчас пить кофе в кофейню, потом – ко мне, переночуем, а завтра – читать, читать и читать, – разжег огонь речи Владимир.
– Отлично, – положила руку ему на плечо Тэффи и стала этой рукой и этим плечом. Хоть на мгновение.
Сели через полчаса – приблизительно – в кафе, дождались прихода Белого и Черного и представления их.
12
Белого Черный вынес на руках, крича:
– Мы эмигранты! Мы эмигранты!
Впрочем, Белый тоже кричал:
– Наполовину! Наполовину!
Он хорошо сидел на руках и называл себя Любовью Дмитриевной. Блок на это хмурился слегка, после смеялся, позже – хохотал. Просил сливок к турецкому кофе и произнес, выпив его:
– Звезды горят во все стороны потому, что их со всех сторон видят. Можно сказать, что звезда – круглое зеркало.
Есенин и Маяковский промолчали на это, Тэффи попросила записать эту мысль ей в блокнот. Блок не отказался, но восторга не выявил. Нарочно, как подумала Тэффи, потому что слишком приятно ему. Блок будто бы услышал и даже увидел ее мысль (выходящую с голым шикарным и женским задом на улицу), долго смотрел на нее, отсутствующую уже, заказал себе еще кофе и выпил часть его, но не сверху, а внизу. На то он и был великим поэтом. Умел и такое делать. Владимир захотел Тэффи, намекнул ей на это взглядом, на что та ответила тем, что надела очки и в четыре глаза посмотрела на него.
– Не выпитого мало, а нас много для него, – сказала она.
– Согласен, – кивнул вместо Владимира Есенин.
А в это время Белый раздевал Черного и Черный отвечал тому тем же.
– Обоюдоострый стриптиз, – отметила Тэффи и возбудилась так, что не возбудилась ни капли.
Она заказала на всех картофеля