Ведьма. Жюль Мишле
Растерявшись, окруженная своей страшной свитой, доходит она, наконец, до своего дома. Дверь заперта. Она стучится ногами и руками, кричит: «Мой друг, скорее, помоги!»
Она прильнула к двери, как несчастная сова, которую пригвождают к дверям фермы. А удары продолжают сыпаться на нее. В доме тихо. Там ли муж? А может быть, испуганный богач боится толпы, боится разгрома дома?
От всех вынесенных невзгод, ударов и звонких пощечин она в изнеможении опускается на холодный камень порога. Она сидит обнаженная, полумертвая, покрывая свое окровавленное тело лишь волнами своих длинных волос. Кто-то из дворцовых говорит: «Довольно. Сеньор и его дама не хотят, чтобы ее убили».
Ее оставляют в покое. Она прячется, переносясь мысленно на праздник там, наверху, в замке. Немного смущенный, сеньор замечает: «Мне, собственно, жаль!» Капеллан кротко возражает: «Монсеньор, если эта женщина, как утверждают, одержима, то вы обязаны перед вашими добрыми вассалами, перед всею страной отдать ее в руки церкви. Страшно сказать, какие успехи сделал дьявол после этих историй с храмовниками и с папой. Против него есть одно только средство – огонь!» А доминиканец прибавляет: «Вы высказали очень верную мысль, ваше преподобие. Колдовство – это ересь в ее высшей форме. Как еретик, так и одержимый дьяволом должны быть преданы огню. Однако некоторые из наших добрых отцов больше не доверяют даже огню. Они выставляют мудрое требование, чтобы душа сначала подверглась продолжительному очищению и испытанию, чтобы она была сломлена постом, чтобы она не горела, объятая гордыней, и не торжествовала на костре. Сударыня, если ваше милосердие так велико (обращается он к даме) и вы хотите взять на себя этот труд, то вы могли бы ее усмирить, посадив на несколько лет в какое-нибудь подземелье, ключ от которого будет храниться только у вас. Продолжительным и постоянным наказанием вы могли бы сделать добро ее душе, посрамить дьявола и вернуть ее послушной и кроткой в руки церкви».
VI. Договор
Недоставало лишь жертвы.
Самый приятный подарок, который можно было сделать церкви, это отдать ее в ее руки. Она умильно признала бы усердие того, который сделал ей этот подарок любви, вручил это бедное окровавленное тело.
Но добыча чуяла охотника.
Несколько минут спустя ее взяли бы и заперли навеки в темнице. Она накрылась лохмотьями, которые нашла в стойле, бежала так или иначе и очутилась до полуночи на расстоянии нескольких миль, вдали от дороги, в безлюдной степи, где росли только чертополох и тернии.
Это было на опушке леса, где при неясном свете луны она смогла собрать несколько желудей, которые проглотила жадно, как зверь.
С вечера прошли века. Она совершенно изменилась. Не было больше красавицы, деревенской царицы. Вместе с ее душой изменилась и ее поза. Она походила теперь с этими желудями на вепря или на сидящую на задних лапах обезьяну. Нечеловеческие мысли роились в ее голове, когда она услышала или когда ей показалось, что она слышит крик совы, потом резкий взрыв смеха. Ей страшно, но, быть