Фронтовой дневник (1942–1945). Василий Цымбал
несколько докладов в организациях или у себя в педучилище. Здесь, конечно, нет.
Раннее хорошее прохладное утро. Всходит солнце, поют прилетевшие скворцы, чирикают проснувшиеся воробьи, тенькают синицы. Весь восток залит золотом. Хорошо в такое утро сделать прогулку к морю, как это я часто делал в Ейске.
Пришел командир эскадрона Архипов. Бывший работник прилавка, воображающая личность, застал меня за дневником и сделал мне порядочную выволочку, придираясь ко всяким мелочам и требуя наведения четкого учета по эскадрону. Я здесь три дня, и он хочет, чтобы я за эти три дня сделал все то, что он сам не сделал за три месяца. Испортил мне настроение.
Вчера я переселился на новую квартиру, т. к. туда, где я жил два дня с Пакелией, вселились майоры из прежде стоявшей части, и наш капитан приказал освободить для них квартиру. Сейчас я поселился с сапожником. Сделал себе из досок койку. Место вроде ничего. Мы двое в комнате. В соседней комнате 2 хозяйки и 5 человек детей. Неудобство в том, что в нашей комнате будут происходить собрания и совещания. От этого грязь, дым от табаку, пыль и вши, т. к. народ садится на постели.
19 марта 1943 года.
Сегодня я именинник. Мне исполнилось 37 лет, и наступил 38‑й. День прошел в разной суете, которая отнимает много времени, но дает мало пользы. Сейчас вечер. Уже зашло солнце, но небо еще все в золоте вечерней зари. Синеют небольшие сопки предгорий Кавказа. Темнеет, и я пишу, пристроившись на окне. Мой сожитель сапожник большой индивидуалист и, как говорят, жук, порядочная скотина, готовит себе борщ, т. к. боится, что у него украдет хозяйка его несчастный бурак. Сегодня не давали муки, и я обедал с кукурузной кашей, которой дала мне хозяйка. Кстати, у нее мне лучше, т. к. она хоть что-нибудь добавляет к моему мизерному пайку.
Я, ожидая сегодняшнего дня, уже давно настроен философически и погружен в воспоминания. Я хорошо помню, когда мне было 17 лет, но плохо помню, как пролетело еще 20 лет жизни. В памяти отдельные обрывки воспоминаний. Припоминаются последние мои именины, хорошо и весело проведенные в кругу семьи и близких друзей. А сегодня вот я сижу даже без хлеба. А хорошо бы выпить хотя бы граммов 20 водки и съесть граммов 200 мяса (не конины, которую мы уже достаточно хорошо знаем) с настоящим хлебом, даже черным, но вдоволь.
Живу сейчас грустно. Корплю над учетом всякого барахла. В этом учете я очень мало понимаю. И он у меня не клеится и отравляет мое более или менее нормальное настроение.
Уже темно – эти строки пишу почти при полной луне, слабый свет которой падает на бумагу. Последних известий не знаю. У нас сегодня затишье, очевидно, перед бурей. Артиллерия молчит. Снаряды в станицу не падают. Хочется конца войны. Хочется в Ейск. Вспоминаются домашние и знакомые.
21 марта 1943 г.
Вчера меня, кроме обычной писарской работы, заставили патрулировать, чего не делают с писарем в 1‑м эскадроне и других подразделениях. Я стоял с 8 до 12 ночи. Было очень холодно, несмотря на то что уже март на исходе. Дул леденящий северный ветер. На юге, очевидно, в районе Новороссийска