Голые среди волков. Бруно Апиц
полно хлопот, проверять насчет ребенка некогда. Значит…
Он расстался с Гефелем и спустился по лестнице. Гефель пошел на склад.
– Что ему от тебя надо? – спросил Пиппиг.
Гефель не ответил. Лицо у него было мрачное. Он прошел мимо Пиппига в канцелярию.
Холодный сырой ветер дул между бараками, и Кремер поглубже засунул руки в карманы. Он пересек проулок, за которым с восточной стороны аппельплаца открывался вид на крематорий – зловещее здание с торчавшей дымовой трубой. Сплошной забор из бурых, пропитанных карболкой досок окружал участок, скрывая его от любопытных взоров. Что происходило за забором? Ни один заключенный этого не видел, так как доступ туда был строго воспрещен. Но Кремер знал.
Как староста лагеря он уже не раз бывал за этим забором, когда новые эшелоны привозили по несколько сотен мертвецов. Их кучами складывали на дворе. Поляки, работавшие в крематории носильщиками, стаскивали трупы с кучи и срывали с них одежду. Ткани были ценным текстильным сырьем, которое не полагалось сжигать вместе с их бывшими владельцами. Раздевать трупы было нелегким делом. Скрюченные оцепеневшие тела добровольно не расставались с одеждой. Но у носильщиков уже выработалась сноровка. Двое хватали труп. Первый носильщик крепко держал труп, а второй стаскивал верхнюю одежду. Это было жуткое зрелище. Покойник с повисшей головой и вытянутыми вперед руками напоминал пьяного, которого раздевают, чтобы уложить в постель. Судорожно сведенные пальцы крючьями цеплялись за рукава. Сильным рывком куртку или пальто выдергивали из цепких рук трупа. На многих женщинах, особенно доставленных из Освенцима, было надето элегантное шелковое белье. От нежнейшего цвета «сомон» до «перванш». В разрезе сорочки виднелась тощая грудь с торчащими ключицами. Оголенный труп беспомощно валялся в грязи, жалостливо прижав руки и склонив остриженную голову. Разинутый рот, зиявший черной дырой, создавал впечатление, будто покойник до упаду хохочет над этим маскарадом. Ведь в маскараде не было нужды – бедняга и без того давно окоченел.
Кусачками носильщики вспарывали шнуровку на обуви – обычно узловатую бечевку или проволоку, – срывали ее с босых ног. У некоторых трупов стягивали по нескольку пар тончайших женских чулок. Между голыми трупами, лежавшими как попало, бродил еще один заключенный с зубоврачебными щипцами в руках. Он обследовал ротовые полости в поисках золотых коронок. Протезы вырывал целиком. Если они не представляли ценности, он тут же совал их обратно в черную дыру, пристукивая теми же щипцами. Лишь после этого два других носильщика хватали обобранного мертвеца за руки или за ноги, смотря по тому, как он лежал, и оттаскивали к общей куче. Привычными движениями они раскачивали труп, и он шлепался на груду нагой плоти…
Кремер остановился, проигрывая в голове ту картину.
По всему лагерю снова смердело горелым мясом. Острый запах въедался в слизистые оболочки. Высокая труба извергала в небо багровое пламя. Ветер разносил густой черно-бурый чад, повисавший клочьями над лагерем.
Кремер вспомнил одну ночь в августе 1944 года. Это было за несколько дней до бомбежки лагеря американцами.