Видимый человек, или Культура кино. Бела Балаж
делегат и умоляет впустить. Имя делегата – кинематограф, он готов открыть в Академии свое представительство, о чем и просит вашего позволения, – он просит слова и места в ваших рядах. Мечтает удостоиться ваших теоретических изысканий и занять отдельную главу в глобальных эстетических системах, где обсуждается всё – от обеденных столов и резных ножек до виртуозного плетения волос, но нет ни одного упоминания о кино. Как бесправная и всеми презираемая чернь перед импозантным домом господина, точно так же стоит нынче кинематограф в дверях вашего парламента и настойчиво требует его впустить в священные залы теории.
И я намерен замолвить за него слово, поскольку знаю наверняка: теория – не монотонный, смурый субстрат, любой изящной форме она сулит большие перспективы и свободу в самых разных ее проявлениях. Для того, кто отправляется в путешествие по миру искусств, она заместо карты, на которой отмечены все пути и маршруты, и то, что раньше казалось насущной необходимостью, нынче стало случайностью, одним вариантом из сотен. Теория сообщает Колумбу мужество и окрыляет пуститься в плавание, она превращает каждый наш шаг в акт свободного выбора.
Но откуда тогда недоверие? Ведь вдохновляющая на великие дела мысль вовсе не должна быть непререкаемой. Почти все фундаментальные открытия человечества исходили из неверной гипотезы. Если теория перестает работать, ее легко сбросить со счетов. Она прокладывает себе путь, окруженная мощными непроницаемыми стенами «практического опыта», основанного на случайностях. Еще ни одна художественная форма не утвердилась на Олимпе искусств в обход теории.
Сказанное мною отнюдь не означает, что всякого художника надобно непременно «вразумлять», пространная (на мой взгляд, даже безмерно!) теория о роли «бессознательного в творчестве» для меня не внове. И всё же многое зависит от того, в каких сферах сознания пребывает дух творца в момент «интуитивного» акта творения. Написанные по наитию работы натуралиста будут отличаться от стихийно созданных сочинений музыканта, прилежно штудировавшего контрапункт.
Нет необходимости говорить ученым мужам, к коим обращена моя речь, об исключительном значении теории. Но скорее о том, что искусство кино ее достойно.
А разве есть на свете вещи, недостойные теоретического осмысления? Не теория ли придает всему вес, осознание собственной ценности, себя как носителя смысла? Если я заявлю, что наделение смыслами по большей части есть результат ваших щедрых стараний, вы, теоретики, навряд ли станете возражать. Осмысляя мир, мы выстраиваем оборону от хаоса. Когда простое существование становится настолько гнетущим, что нельзя ни противостоять ему, ни его изменить, мы спешим, пока не стало слишком поздно, уловить в нем смысл. Теоретическое познание – как пробка, которая держит нас над водой.
Итак, господа философы, час пробил, дальше медлить нельзя. Кинематограф стал реальностью – повсеместной, социальной и столь глубоко воздействующей на психику, что, хотим мы того или нет, нам придется с ним считаться. Ведь кино – это народное искусство нынешнего