Не доводи меня. Анастасия Нуштаева
предплечья. Часы сверкнули в ярком свете лампы, которая свисала с козырька ломбарда. Она привлекала мошек в паучьи сети, которые соединяли крышу козырька и стены. Мошек было так много, что гул, который они создавали, показался мне шумом крови в ушах, какой бывает, когда давление высокое. Высокое давление меня сейчас не удивило бы. Я была напугана, словно вот эта мошка, которая билась в липкой сети.
– Дело срочное, – сказала я. – Просто… Срочно… Завтра за квартиру платить… А долг с зимы, понимаете?
Я врала плохо, неубедительно, хотя умела иначе. Но женщина меня не слушала. Она пялилась на часы. И отчего-то она тоже была напугана, хотя, как правило, работники ломбарда не самые эмоциональные люди. Она кивнула. Провела рукой под столешницей, а потом посмотрела на меня. Я медленно убрала руку, осознав, что женщина не собирается закрываться, и примет меня, последнего клиента ломбарда на сегодня.
Я стала расстегивать часы и, хотя застежка у них была не хитрая, провозилась я чуть ли не минуту. Просто пальцы дрожали и не слушались, словно я руку отлежала. Увлеченная дурацкой застежкой, я не замечала, что женщина пялится на меня, изучает мое лицо. Так внимательно, что даже чуть склонила голову.
– Часы… – зачем-то сказала я. – Сдать.
Подняв голову, я снова встретила перепуганный взгляд. Меня это напрягло. Сперва я подумала, что женщина испугалась внезапности, с которой я бросилась перехватывать ее запястье. Но сейчас мне казалось, что дело тут в другом. Хотя в чем еще? Мы видим друг друга в первый раз и…
О нет. Кажется, она догадалась, что часы краденые. Что-то сейчас произойдет, да? Тот же паспорт на драгоценность попросит… Ладно, придется сказать, что это не оригинал. Так денег меньше получу. Но лучше мало денег и отсутствие судимости, чем наоборот.
Но женщина вдруг пришла в себя. Перестала выглядеть такой испуганный, рот прикрыла, и стала типичной работницей ломбарда.
Я знала, как сдаются вещи в ломбард. Не первый раз это делала. Женщина выдала мне бумажки, а сама куда-то отошла. Наверное, покурить. Я сосредоточилась на бумажках. Концентрация была отвратительной. Мошки отвлекали непрерывным жужжанием. А тетка, оказывается, причмокивала, когда разговаривала.
– Да, да, – повторяла она полушепотом в телефон. – Они, да…
Я не вслушивалась. Усталость накатила на меня. Я хотела поскорее покончить с часами, забрать деньги, и больше никогда не вспоминать, что когда-то мое запястье носило такую вещь. Если не помнишь – значит, не было. Правильно?
Дальше я возилась с бумажками под равнодушным взглядом женщины. После телефонного разговора она переменилась. Взгляд ее стал слегка надменный. Я надеялась, что не мне он посвящается, а человеку с того конца телефонного провода. Но, кажется, все же мне, судя по тому, что надменность в ее глазах не тухла, а понемногу росла с каждой заполненной мною строчкой.
В этот раз мне показалось, что тягомотина с бумажками была длиннее, чем во все прошлые. Тетка расспрашивала меня о всякой ерунде. А потом заявила:
– Сейчас