За пределами трепета. Елена Гарбузова
употребление алкоголя и сексуальное раскрепощение. Молодые силы сочились и искали выхода в блудливом безумии. Отсутствие моральных рамок, пропаганда раннего опыта и связанных с ним неизвестных удовольствий захлестывали неразвитые умы. Дети не воспитывались нравственно, но укреплялись физически. Это провоцировало ранние сексуальные сношения, похотливые, развязные искания. Девушки возвращались из темноты сумерек в тесную комнату и с гордостью делились пережитыми утехами, бравируя своей мнимым взрослением. Все эти хвалебные речи подкреплялись сквернословием и пьяным угаром.
Лиля не вписывалась в подобную систему. Размышление и созерцание пришли к ней раньше физической активности. Она не обладала разухабистой силой товарищей по лагерю, была тонким и ранимым ребенком, постоянно искавшим уединения. Выполнив официальную часть программы, она устремлялась в комнату, спрятавшись за случайной книгой. Лиля отказывалась идти на дискотеки и вечерние сборища. Это привело к постепенной изоляции от коллектива. Она стала изгоем. Роман был прочитан, новых книг попросту не было. Внимание в лагере уделялось исключительно физическому воспитанию, библиотеки напрочь отсутствовали как давно забытый атавизм. Девочка смотрела в окно и погружалась в величие окружающего пейзажа, искала тонкие изменения по сравнению с прошедшим днем. Скуку сменило любопытство, затем пришло полное проникновение в созерцание, полуобморочное величие которого полностью поглотило подростка. Лиля почти сроднилась с деревьями за окном, погрузилась в своеобразный транс. Это было сродни медитации.
Никто не говорил ей прежде, что созерцание – это древнейшее на земле искусство. Но эта высшая форма внимания к миру и познанию своих истоков полностью поглотила ее. Это была дань космосу, тихая молитва, которая шагнула за границы законов бытовой активности и спасла девочку от варварской реальности. Лиля оказалась в качественно новом измерении, вне пространства и времени. Бодрый ток крови в течение дня замедлялся, проходил все стадии успокоения и внутреннего движения, а после переходил особую черту, вливаясь в исконный покой, в котором пребывает ритм сердца вселенной. Это чистое, бесцельное бытие уж находилось за пределами человеческой реальности, оно освобождало от ее изъянов и пороков действительности. Спасение от внешнего мира реализовывало в самом себе высшую форму любви. Энергия необладания и чистой созерцательности заменяла грубое эротическое чувство. Набожность, святость бездействия противостояла агрессии всего сущего. Все самые активные вещи на земле: войны, распри, переделы территорий, страсти были максимально деятельными. Западная идея нарочитой активности погубила естественный, тихий, созерцательный поток славянского характера. Лиля же, неожиданно для самой себя, обрела первооснову «я есмь» и вернулась к глубинному смыслу своего духа. Ее прозрение было тихим и пассивным. Но гармония всего сущего сохранялась в священной безучастности. Ребенок не противостоял,