Родоман. Сборник статей и воспоминаний. Татьяна Ильинична Герасименко
а не отдельных частей3, – составили: в 1752 г. французский географ и картограф Жан Батист Бургиньон д’Анвиль и в 1782/3 г. инженер и географ Ост-Индской компании Джеймс Рэннел; позднее обоих приняли в почетные члены Петербургской академии наук (Edney, 1997, p. 5; Raj, 2006, p. 37). Д’Анвиль был преимущественно кабинетным ученым и его карта, оставаясь почти пустой, передает очертания обрамленного картографированием4 субконтинента. Рэннел в неутомимых путешествиях между британскими форпостами в Индии применил элементы западной геодезической практики и использовал сведения из таблиц «Книги Акбара» Абу-л Фазла Аллами, схемы военных маршрутов колониальных войск и навыки местных ассистентов – мусульман и индусов5. Хотя космографические фантазии, паломнические векторы и планы отдельных местностей были визуализованы еще в доколониальный период, научная (на уровне своего времени) топографическая репрезентации территории Индии подразумевает эти имена, напоминающие об историческом соперничестве Франции и Англии, а также о прямой связи между картой и империализмом или картой и властью. «С начала новой истории карты обслуживали преимущественно технологию правления, вне зависимости от его природы. Они использовались как средство, которым правительства всех сортов расширяли свои полномочия и превращали землю в территорию. Как сформулировал в начале XVII в. английский государственный деятель Фулке Гревил: „Власть должна прибегать к законам в качестве своего наиглавнейшего рычага; законы рисуют карты“» (Edney, 2009, p. 11). Новые изобретения XVIII и XIX вв., подкрепленные уже известными методами, помогли воплотить в жизнь тотальный пространственный обсчет: «Триангуляция за триангуляцией, война за войной, договор за договором – так происходило соединение карты и власти» (Андерсон, 2001, с. 191).
«Открытие Индии»
В метрополии рэннелская карта стала невероятно популярной, поскольку публика обрела визуальное подтверждение рукотворности британских владений, бывших на слуху: картографировать можно только то пространство, которое уже названо и осмыслено как целокупность. Для Южной Азии6 же следствием стало то, что понятие «Индия», возникшее в эллинистический период как «земля к востоку от реки Инд» и менявшее референтную основу на протяжении столетий в диапазоне от Америки до Индокитая, обрело, наконец, устойчивые географические параметры – близкие к тем, что известны сегодня: «Неясная географическая протяженность, которую европейцы в новейший период условно называли „Индия“, около 1800 г. была замещена совершенно понятной „Индией“, установленной посредством картографической презентации масштабов и потенциала британского могущества» (Edney, 1997, p. 334).
Образовав замкнутыми линиями некоторого рода «емкость/контейнер», колониальная картография заложила в нее конструкт Индии как единой территории, а британская педагогика закрепила это представление введением (с 1830-х годов) в своих владениях предмета «особой
Карты «традиционной», известной с древности Индии – от р. Инд до Индокитая, практически игнорирующие субконтинент, составлялись с начала XVI в.; к концу того же века появился обрамленный кусок южной оконечности полуострова; наконец, в фокусе оказалась Могольская империя, т.е. север вместе с Панджабом, Гиндукушем и иногда Афганистаном (Edney, 1997, p. 4). Ставший классикой труд англо-американского географа Мэтью Эдни подробно рассматривает все этапы «географического конструирования Британской Индии», пройденные параллельно с осуществлявшейся в период с 1765 по 1843 г. колонизацией.
Само слово появилось позднее: «картографами» британских землемеров назвал немецкий географ Карл Риттер в 1829 г. (Edney, 2009, p. 42).
Вместе с «картой Хиндустана» был опубликован и «Мемуар» (
Сейчас (июль 2024) «Южная Азия» в этой фразе меня смущает как анахронизм. О том, откуда пошел этот концепт, как превратился в конструкт и что с ним не так см. (Глушкова 2023а, б).