Собрание малоформатной прозы. Том 11. Ужасы, мистика, фантастика, современная проза. Юрий и Аркадий Видинеевы
и дожидались.
Теперь им Трифон уже не нужен.
И наступила ночь.
Страшная.
Роковая.
Проснулся Трифон среди ночи от того, что ему вдруг нечем стало дышать. Он хотел схватиться руками за горло, но руки его не слушались, хотел вскочить, но не смог. И тьма поглотила его сознание, будто затянула в свою гибельную глубину, как в жадную болотную трясину.
А потом пришла блаженная лёгкость. И увидел Трифон взглядом сверху, из-под самого потолка, под собою свою постель, а в ней какого-то человека. Над тем человеком склонились две тёмные зловещие фигуры. Одна навалилась на ноги лежащего в постели человека и прижимает его руки к его груди. Вторая – душит его.
Лунный свет, льющийся из окна, бросает белые блики на маску ужаса на лице их жертвы и на её остекленевшие глаза с расширенными от муки зрачками.
В этом задушенном человеке Трифон узнал… себя.
В ночном лесу
Считается, что фантазии, какими бы запредельными они нам ни казались, не могут вырваться из вселенной того понятийного материала, которым располагает наше сознание, подсознание и ещё более глубинные разделы нашего непознаваемого «Я».
То же самое можно сказать и о сновидениях. В них могут вторгаться самые невероятные образы, самые фантастические сюжеты, но всё это составлено из неких микрочастиц, которые присутствуют в нас, неощущаемые и невоспринимаемые нами на сознательном уровне.
Иногда наши сновидения о том, что было с нами когда-то в этой или в какой-то из прошлых жизней; иногда они предсказывают будущее.
А если они представляются вопиюще несуразными?
Значит ли это, что в них нет сакрального смысла?
Может ли присниться человеку, что он – дерево, трава или камень?
Я таких сновидений у себя не помню, но это не повод к тому, чтобы исключать их возможность.
Я готов допустить, что мой мозг стирает из памяти такие сновидения, в которых я был деревом или камнем. Тогда я, просыпаясь бодрым и отдохнувшим, их не помню, хотя знаю, что сны, приносящие отдых, не могут проходить без сновидений.
Однажды мне приснилось, что я был филином.
Вероятно, мой мозг забыл стереть из памяти это нелепое сновидение, но с той же степенью вероятности можно предположить, что он поверил в устойчивость моей психики от нелепости этого сна.
А, может быть, мне почему-то оказалось дозволено приоткрыть завесу, скрывающую то моё очень давнее воплощение?
Я был филином.
У меня не было ни речи, ни способности к абстрактному мышлению. Были только зоркие глаза и фотографически точная память. Эта память после пробуждения полностью сохранила всё, что привиделось мне в том невероятном сновидении – о связанных с сюжетом сновидения моих птичьих переживаниях. Поэтому теперь я знаю, отчего так душераздирающе, жутко вскрикивают филины в ночи и почему в глубине их неподвижных глаз угадываются следы переживаемых ими ночных страхов.
Тот