Механ. Денис Довыденко

            Гришин сидел у замызганного закутка, чистя метровым клинком латунный шар с гироскопом внутри. От капитана шел пар, кожаные перчатки на руках сделались влажными, а очки, натянутые на лоб, запотели. Он взмок, кевларовый воротник плаща до красноты натер шею. На спине болтался рельсотрон, похожий на V-образную палку с накрученной волнами проволокой. Закончив, Гришин встряхнул шар от пыли, потряс и включил.

            В рассветных сумерках крутилась черная пыль, надуваемая сюда от фабрик и мануфактур. Она толстым слоем лежала вдоль стен, и только ветер мел ее словно поземку.

            Вдоль извилистой улицы едва мерцали, словно под уставшие керосиновые фонари. Они почти не освещали улицу и больше походили на воздушные шары, висящие в воздухе. Меж тем в крохотных оконцах зажигались лампы и мелькали силуэты с заспанными лицами – люди собирались на смену.

            Висящий на поясе шар зашуршал, гироскоп внутри него закрутился. Воздух вокруг него стал густеть, а дуги с выгравированными стрелками показали на закуток.

            Истоптанные за сутки сапоги жалобно скрипнули. Пора продолжать. Значит здесь. Полночи гоняться ради того, чтобы тварь оказалась под носом. Долбанная рухлядь.

            Гришин повесил прибор на портупею, оправил плащ. Подтянув перчатки, зарядил похожий на стручок гороха магазин на пять снарядов и включил поле.

            Везде, даже здесь, в Полисе, их звали по-разному. В Старом Городе старались не называть вовсе. В основном говорили просто они.

      Вида они были разные, но самая основная масса, от людей по виду не отличалась. Разве что с координацией у них было похуже. Да и не каждый человек ссыхается до состояния скелета.

            Люди, приехавшие сюда недавно узнавал о них либо из баек, которыми любой фонарщик или дворник делились не скупясь, либо из страшных историй, рассказываемых в рюмочных, да кабаках, мол знакомого какого-то знакомого когда-то съели или жестоко растерзали.

            Здесь – в Железных Домах – народ имел с ними более тесный контакт. И видел если не регулярно, то очень часто. Поэтому название быстро отыскалось, приклеившись мертвой хваткой – пустые или пустоты, кому как удобно.

            Первые следы капитан заметил у огороженной трубы коллектора, рядом с остатками то ли лагеря, то ли убежища.

            Следы, схожие с собачьими уходили дальше, вглубь улиц. В проклятый лабиринт улочек, проулков, закоулков и тупиков.

      В них чудовище чувствовала себя как дома. Она петляла, кружила, пару раз замечал сгорбленную тушу ползущею по стене. Та словно шла за кем-то.

            В тени зданий ничего не было видно, и Гришин нацепил очки. Затем покрутил окуляры, пока линзы не сменились. Мир сразу окрасился в зеленый тон, и механ увидел, что в конце тупика, где была навалена груда мусора с окон, кто-то копошится. Мешки, набитые гнилыми овощами, бугрились, будто под ними пировала стая крыс.

            Гришина это навело на другие мысли. Он прицелился и дал пару пробных выстрелов по куче.

            Очки засветило вспышкой. В воздухе загулял озон и тотчас запахло грозой и свежестью.

      Когда зрение вернулось к капитану, мусор перестал шевелиться.

      Гришин удивленно хмыкнул. Убрал винтовку за спину. Посмотрел на гироскоп. Дуги то крутились, то нет. Пассивный поиск. Целей нет. Механ убрал аппарат под плащ.

      Задул лёгкий рассветный ветер, зашуршав кирпичной крошкой и листьями по мостовой.

            Гришин достал прибор, смахивающий на жумар, взвел и подвесил к портупее, где у него уже болтался ручной фонарь.

            Вслед за тем в руке у механа появились ножны с ладонь в длину. Футляр щелкнул, разложившись в метровый прямой клинок.

            Гришин направился к куче. Осторожно, с пятки на носок. В свете ночника все сливалось в единую кучу. Гришин не мог различить решительно ничего и ориентировался больше наощупь. Пошарив в отходах, рука капитана наткнулась на что-то мягкое и костлявое. похожее на собачонку либо очень большого кота.

            Капитан опять прокрутил окуляры, меняя линзы на обычные, затем той же рукой снял с портупеи фонарь. Зажужжал механизм, освещая кучу.

            Девочке было лет десять – двенадцать от силы. Зачуханная, бледная, в волосах мусор, лицо худое и вымазано не то в мазуте, не то в саже. Одета в засаленный до невозможности свитер и совсем поганую юбчонку с темным пятном на бедре. На механа она даже не глянула – держалась за ногу.

            Гришин открыл рот, пару секунд разглядывая маленькое существо. Его рука на автомате дернулась, клинок в руке подпрыгнул, но сразу остановился, а изо рта донеслось очумелое:

      – Ты кто?

      Она не ответила, только подняла круглые словно блюдце глаза, в упор смотря на механа. Попыталась закричать и тут же закрыла рот руками, давя крик в себе.

      – Черт! – Гришин полез под плащ за бинтом.

      Вдруг механ ощутил, как волосы на спине зашевелились. Он посмотрел на компас. Не крутился,