Восстание серебряного креста: пророк. Василий Сибирский
солнце не вошло в зенит, Владимир наблюдал за товарищами: вот четыре разведчика возвращаются из соседнего села, вот близнецы пускают самодельные стрелы в белок, вот Алеша и Сенька устроили разминку с копьями, вот Архип спорит о чем-то с попом. Слышались глухие обрывки фраз, смех, стук железных наконечников о прочное дерево щитов.
Владимир прикурил самокрутку от печного огня, как его научили в отряде. Теперь Вова, пусть не часто, дымил, вышагивая по улицам. Эту прогулку остановил звучный бас священника: «Молебен! Собирайтесь! Ратники сейчас – остальные после!» «Иш чего! Пред духом все равны! Пускай сразу!» – усталый на вид крестьянин взбодрился. В негодовании он было пошёл к церкви, но тут же остановлен молодым мужичком со словами: «Бать, да мы и не влезем все, пускай эти сначала идут, а мы вечером, как обычно, право».
Десять воинов стояли в тесном зале. Запах благовоний и горящего воска успокаивал. Стена позади попа полностью обставлена иконами. В центре черное полотно с четырехконечной золотой звездой – символ рождения Великого Духа, каждый конец звезды указывал на другой образ: грозный король на троне сверху, девушка с белыми крыльями слева, юноша в слезах справа, старец в огне снизу. То были боги-начала, лица Великого Духа, что вместе создают мир.
Около получаса священник листал писание. Ратники славили божественную милость, произносили длинные замысловатые молитвы, пели псалмы. Владимиру нравилось богослужение. Он не считал себя праведным, наоборот, его жизнь представлялась слишком жалкой, ничтожной, чтобы боги оторвались от дел ради нее. А после восстания руки обагрились кровью, мысли уходили далеко от святости. Мог ли столь грешный человек просить о помощи высшие силы? И все же молитва лилась словно вне разума, сама душа говорила заветные строки. Каждую ночь она взывала, просила искупления, каялась за кипящую ненависть. В эти благословленные минуты Владимир ощущал присутствие чего-то большего, того, что взирало со всей строгостью и милосердием мира сразу. По телу пробегала дрожь, затем оставалась легкость, хотелось взлететь, оторваться от земли, навсегда остаться под взглядом, но, когда слова кончались, возвращалась злоба, за ней стыд, боль. Сейчас, как всегда, охватывали странные чувства, он знал: от его понимания уходит очень важное послание, сама суть.
С грохотом двери отворились, уличный ветер, завывая, обдал людей внутри холодом. В проёме запыхался юноша. Воины недоуменно посмотрели на него. Священник приглушённо спросил: «Коля? Ты чего?» Тот же глубоко вдохнул и начал быстрый, полу разборчивый рассказ: «Я… Я в лесу был, в соседнюю деревню шел. Только подхожу, глядь, да приметил, нет никого. Ну я за дерево, да смотрю – пропали все. В другую сторону и вижу – он сглотнул – кровь, мертвые прям у холма кучей лежат, а рядом остроухие, много. Не помню, как бежал, слава всем богам – не погнались! Да и дым с той стороны видел, как прибег то. Не заметили меня, но пожгли все ироды! Вот я решил к вам сразу. Только на вас надежда!»
– Сколько их было? – Архип сделал несколько шагов вперед. – Они на конях?
– Да, точно, были кони. А сколько их я не считал! Меня такой страх взял!
– Рассказывай,