Записки танкиста. Моя французская сестра. Кирилл Липцис
от марширующего взвода.
Я и правда не плачу, я складываю слова в строчки, моя первая армейская песня почти готова…
А на правом фланге особенно тесно
От погонов и звёзд замирает в груди
И настолько парадно, настолько прелестно
Так торжественно строг батальон впереди
Только к позднему вечеру день станет летним
И глядя в окно, я тихонечко пел:
Равняйтесь на тех, кто уходит последним
Да здравствует тот, кто остаться сумел
Ну… Будем считать, что служба началась. И начало – так себе, – говорю я своему отражению и отхожу от окна.
ЗА ПРОЯВЛЕННУЮ ХРАБРОСТЬ
Сентябрь 1986.Танкодром
Стокилометровый марш – это что-то вроде экзамена. Про него много чего нам рассказывали, в основном, гадости.
Во-первых, приходится набирать побольше воздуха и вместе с танком нырять в грязевую жижу!
Люк открыт и руки заняты, поэтому поток всего этого дерьма накрывает с головой и проливается в танк, оставляя землю во рту, в сапогах и в карманах. И все, что ты можешь сделать – это выковыривать грязь из глаз и ругаться матом.
Во-вторых, мало кто доезжает до конца с целой рожей, для этого на башне сидит инструктор и ногами тебя постоянно «оценивает».
Ну и самое страшное: плохо проедешь 100 километров, и отправят тебя служить в Ляличи!
Говоря это, сержанты делали страшное лицо.
Кто прошёл маленькие Ляличи, тому не страшен большой Бухенвальд! – говорили они многозначительно.
Я не хотел в Ляличи. Я хотел остаться в учебке, чтобы самому бить по шлемофону курсантов и рассказывать им страшилки. Плохо было то, что в армию я не взял очки, всячески скрывая, что зрение у меня так себе.
Когда темнело, мой танк превращался в неуправляемый снаряд. Я легко рубил небольшие деревья, давил кусты, проваливался в ручьи и болота, но признаваться не хотел. Днем я выполнял все упражнения и манёвры на хорошо, и вся сложность заключалось в том, чтобы закончить экзамен по светлому.
– Залазь, – хмурый рыжий инструктор дождался, когда я отрегулирую сидение и присоединил гарнитуру к моему шлемофону, – Значит так, заглушишь танк – будешь с толкача заводить!
– Стартуем по-боевому, люк закрепи… Вон ту сопочку проедем, откроешь люк, там проверяющие не увидят. Слушай меня, буду помогать. Там будут лужи, газ до полика и дыхание задержи, не ссы, они не глубокие. Заводи мотор, поехали.
Чихнул и заревел дизель. Когда работает двигатель, больше ничего не слышно. В башне командир может ещё кричать на ухо, но механик сидит отдельно – не доорешься.
-Так… курсант, слышишь меня? – звучит в шлемофоне, – Сейчас шрррр…шшш… а там шррр… и налево… Понял?
Ну офигенно! Я не только слепой, но и глухой.
–Товарищ сержант, ничего не слышно! – ору я.
– Хорошо… шшшр… поехали!
Вот и поговорили.
Странное это чувство, управлять машиной сорока пяти тонн весом, которой дорога как бы и не нужна. В тримплексах,