Валёр. Иван Июль
Несколько раз он просыпался, и, теряя смысл происходящего, уходил дальше в глубокий лес. Но, как будто, чья-то жёсткая сила, завладев его сознанием и, погоняв по лесу, вновь возвращала в шалашик, чтобы сокрыться во сне. В этом тяжёлом, беспокойном бреду виделась Затворка и улыбчивая мягкая мать. Сколько времени он находился в этом состоянии, лес ответить не умел, или тревожить не хотел.
Дождь, что был тихий и не густой, ушёл вместе с тучной ночью. Лес беззаботно дышал мирной жизнью. Комаров и мошкары не чувствовалось совсем: видать, спрятались от влаги до сухих надёжных времён.
Даже находясь в дрожащем лесном шалаше и вдыхая во всю грудь свежесть затаённого лета, он не смог сообразить, для чего это с ним мир так жёстко поступил?
Ведь, сейчас родимый и всегда любимый день лета, в котором, он, Макарий, был рождён, ровно двадцать один год назад. И радость должна переполнять всё его естество выше всех неизведанных высот, а на самом деле – бега, непонятно зачем и от кого? О дне рождения он никому не говорил, а просто знал его изнутри, где словно пребывал в невесомом состоянии души. Вот сегодня, как раз и был тот день, в котором явился на белый свет, Макарий, единственный в духе своём, сын Затворки, затерянной в памяти страны. Но полёта нет, а лишь непонятное огорчение на целый мир, где притаилась боль, смешанная с горьким удивлением: зачем всё это есть?
Он понимал, что в лесу долго находиться нельзя и необходимо скорее выбираться к людям. Значит, только, вперёд и вперёд, возвращаться назад никак нельзя.
Издалека донеслись, какие-то, совсем не лесные шумы: затревожили душу волнующим, непонятным всплеском.
Послышался разливистый собачий лай, вперемешку с многими перекриками и возгласами идущих людей.
Макарий, затаившись, прислушался к этим крикам. Мимо протопало несколько мужчин и женщин, пронесли усталый разговор:
– Да не найдём мы его здесь, никогда! Он что, совсем дурак, чтобы залезать в эту непролазность! Да и зачем это ему прятаться двое суток в лесу? Или, что-то с ним случилось нехорошее, или в посёлок ушёл за красками, или, где-нибудь спит. А мы вот лазь по этим буеракам. Фу, ты, пора всем возвращаться домой, и так силы уже на полном исходе. Как бы вы меня самого назад не понесли вместо Макария.
– Но ты, же сам говорил, что видел как он убегал в лес. Ты что же, нам всем соврал, а, Гриша? Его, видимо, запугали эти, приезжие, больше нечего и думать. Видели, как картины все унесли: куда и зачем, без Макария? Никого не подпустили из нас, даже меня.
Это тяжело высказался Митрофан: самый сильный и старший житель по семидворной Затворке.
– Так здесь, недалеко, есть брошенный домик лесника: мы там часто бывали с Макарием. Он эту местность очень любит. Говорит, что пахнет тайностью и миртом, словно в церкви. Только, где и в какой он церкви бывал, я не знаю! Вот, давайте дойдём туда, и, если его там нет, тогда и домой, – это уже были слова соседа Гриши.
Голоса уходили дальше на север, постепенно затихая между густых деревьев осин, сосен и зарослей кустов.
Значит, всё-таки, ищут