Альманах «Истоки». Выпуск 16. Группа авторов
осторожно к нему приближается, медлит мгновенье – и исчезает внутри.
Тишина моментально взрывается грохотом очередей.
Щербаков судорожно цепляется за расщеплённый дверной косяк, сзади в него впиваются пули, и куртка на груди вздувается и лопается, расцветая безобразными багровыми бутонами. Он падает на колени, бледно сверкающие пунктиры устремляются в дверной проём, трассирующие пули застревают и тлеют в дереве, летит щепа. Щербаков ещё мгновение хватает пыль оскаленным ртом, потом утыкается лбом в землю.
Гвоздик теперь должен сопровождать его. Конечно, это наказание. Неизвестно, за что. Но всё-таки он побывает в Союзе, постарается попасть домой…
Из полка они полетели вертушкой в Баграм. В Баграме – морг сороковой армии, здесь паяют цинковые гробы. Зашёл посмотреть.
Справа составлены гробы без окошек. На цинковых столах мертвецы в чистом белье. Флегматичный солдат-очкарик посмотрел на Гвоздика с отрешённой улыбкой.
Вечером, когда перестали заходить на посадку и взлетать самолёты, бомбящие Панджшерское ущелье, этот солдат позвал Гвоздика в тень, и предложил ему чарс.
– Чарс чарует, – сказал очкарик, хотя и не был поэтом. – А спирт оглушает, – продолжал он, утирая испарину, – но это не по мне, я же не рыба!
Гвоздик привыкал к запаху. Этим густым запахом был насыщен воздух в Баграме. Даже в отдалении он чувствовался. И в столовой.
Каждый день прибывали новые сопровождающие и новые убитые, – некоторые прямо из Панджшера, – в грязной изорванной форме, в кедах, кирзачах, кроссовках, вовсе босые, безногие…
Начальник морга, – толстый, бледный, без знаков различия, – плавал в спиртовом облаке, отдавал распоряжения, пошучивал. Его подручные слепо натыкались на углы, виновато улыбались сопровождающим: те – воевали, а они всего лишь паяли гробы. А сопровождающие, – в свою очередь, – смотрели на этих работников с тайным ужасом, представляя себя на их месте.
Баграмская муха случайно залетела Гвоздику в рот, и он долго и яростно отплёвывался. Потом пожевал веточку верблюжьей колючки.
…Фабрика смерти неутомимо продолжала работать. Привезли обгоревших танкистов. Патологоанатом отсекал что-то, рассматривал, непринужденно беседуя с солдатом-очкариком. Тот отвечал с той же блуждающей улыбкой.
Было нестерпимо жарко. Мысли вязли. Гвоздику начинало казаться, что они уже никогда отсюда не выберутся. Щербаков давно уже исчез в цинковом пенале, и он его больше не видел. Временами Гвоздик вообще забывал, зачем он здесь. И остальные сопровождающие тоже забывали. Некоторые были даже в парадной форме, словно на дембель собрались. Сопровождающие маялись, как это обычно бывает на затянувшихся похоронах. Знакомиться ни с кем не хотелось. Все относились друг к другу со странным отчуждением. Или это было просто общее отупение. Все будто заснули с открытыми глазами. Что-то вяло говорили, смотрели, хлопая медленно веками… Баграмская истома одолевала