Дом на троих. Виолетта Винокурова
из-под земли? чувства к нему вернуться. Это не могло так просто сработать.
Рома сидел на кровати, прижавшись к окну лбом. Наблюдал, как бабушка обхаживает небольшой огород, как за ней бегает папа, а она отмахивается от него. Рома слышал: «Женька, я ещё в могилу не собираюсь! Жива и здорова, как конь!»
Рома сосредоточенно сглатывал. То, что мама была жива, не значило, что она не умрёт. Ведь только живой умереть и может.
Дальше он смотрел на соседние дома, их цветущие белыми лепестками деревья, он видел детей, которые пробегали в ветровках и радовались потеплению. А у Ромы на душе была не весна, лета не предвиделось вовсе. И он не испытывал желания присоединяться к кому-то.
Даже к своим друзьям, сообщения от которых держал непрочитанными в мессенджерах. Держал, чтобы потом собраться с духом и ответить.
У него есть карманные деньги, он может оплатить автобус до города, встретиться с Мишкой, Тёмой, Светой, Настей, может. Но не сейчас. Сейчас он ничего не может и не хочет. Только сидеть и смотреть в окно, которое сохраняет за собой неизменный, один и тот же вид.
Один и тот же вид Рома хотел сохранить у себя дома, но это было ему не по плечу.
Друзья не бросали, звонили, писали. По одному и все вместе. А Рома даже не стыдился, что прячется от них. Что ничего сказать им не может. Не может открыть правду: «Моя мама умерла. Поэтому я теперь не в городе, поэтому я не знаю, как мне жить, поэтому я живу там, где даже не думал оказаться. Я… ничего не знаю».
С опустошённым кладом мыслей он заваливался на спину и смотрел в бревенчатый потолок, между стыками которого хотелось запрятаться. Может быть, его чувства там? Его жизнь там? Где она может быть теперь ещё? Разве после этого он может вернуться? Будет ездить на учёбу? Будет снова улыбаться и смеяться? Такое сделать он не сможет. Он даже отдалённо себе это не представляет. А губы больше не тянутся, будто и позабыли вовсе, что умели это делать: растягиваться и поднимать вверх свои уголки.
Рома всегда выползал из своей комнаты под вечер: тогда и ходил в туалет, и чистил зубы, и ел. А на протяжении дня он больше ничего не хотел. Бабушка уже высчитала время, когда появится её внук – когда начнётся садится солнце, и принималась готовить. Папа сидел рядом, собирал шахматную доску.
Никто не спрашивал, где Рома был, чем весь день занимался, сделал ли он хоть что-то полезное, кроме того, что отлежал себе каждый бок. Никаких вопросов, допросов, никаких колотых и тупых ран.
Рому это искренне поражало, ведь не могло же его родственников не беспокоить то, что с ним происходит? Или могло, потому что им не было дело?
Так и хотелось сказать: им нет дела, как не было дела и раньше, но Рома видел, что бабушка готовит специально для него, что папа передаёт специи и наливает воды, стоит Роме только взглянуть и задуматься. Его видели, его ощущали, пусть с ним и никто не говорил.
Не говорил он, не говорили они.
Неделю спустя папа сказал, что теперь его не будет дома.
– Мне же… работать надо. Буду утром уезжать, а вечером возвращаться.
Рома