Школа свободы и бесстрашия. Денис Сорокотягин
хочешь – то сразу не получишь. Вот он и получил не сразу. Не пенсионерку, не сорокалетку, а молодую, горячую кровь. И не одну, а две горячих крови. Бибу и Бобу. Они сами постучались к Аркадию в друзья. Вот так подарок. В графе «возраст» у Бибы и Бобы было написано, что им тридцать два года. В скобочках приписка – на двоих.
– Это что получается, им по шестнадцать лет, что ли? Фу-ты ну-ты, малолетки. Вот что за народ растет, потерянное поколение. Срамота. Шестнадцать лет, и уже лезут. Постарше им подавай. – Аркадий говорил все это своему ожившему, набухающему, раздувающемуся чувству. – Вот так Биба и Боба. Вот так девушки-красавицы, душеньки-подру…
Только вот что было странным: Биба – просто одно лицо с его умершей женой, когда та радовалась чему-то. Это случалось так редко в их совместной жизни, что Аркадий не мог этого не помнить. А мордочка Бобы была такой же, как у жены во время лютого гнева. Конечно, не в сами моменты крика и ора – тогда бы Боба явно потеряла всю свою привлекательность. Бобино лицо застыло в той фазе, когда конфликт уже бывал почти исчерпан, когда чайник ссоры остывал на плите, еще пофыркивая от злости. Молодая, горячая, плотная, сильная, злая, как собака, – такая жена Аркадию нравилась. Но когда это было? Не в этой жизни. Да и греть себя воспоминаниями Аркадий не любил. Зачем? Вот Биба и Боба – молодые, дерзкие – пишут не когда-то там, а сейчас. Чего ж они пишут?
– Привет, Аркадий. Можно просто Аркаша? Или Аркашик? Какой ты сладкий на аватарке. Просто краш. Мы хотим тебя (смеющийся смайлик) спросить, можно ли у тебя переночевать сегодня. Наша злая мачеха выгнала нас из дома. Я и сестричка мерзнем на вокзале. Тут столько странных. Один даже пытался к нам приставать. Но ты ведь не будешь, да? Ждем ответа, как соловей лета. Твои Биби и Боби.
Биби, Боби. Аркаша, Аркашик. Аркадий не верил своим глазам. Боясь, что счастье обманет, он начал печатать ответ. Толстые пальцы не слушались, текст подчеркивался красной волной. Приходилось перенабирать его снова и снова, но Аркадий чувствовал в этом перенабирании какую-то истому, кайф, приход. Он был вознагражден за долгие дни и ночи одиночества, одичания, без теплого бока рядом, без двух теплых боков, без четырех. Господи, спасибо тебе! – хотел бы написать Аркадий шрифтом размером со свой возраст, но написал лишь такой ответ для Бибы и Бобы:
– Дорогие девочки! Вот вроде бы вы мне первый раз написали, а я уже чувствую, что вы мне родные души. Сразу, как прочитал вашу печальную историю, сам захотел предложить вам приехать ко мне. На день, на неделю, да хоть на сколько. У меня двушка. В одной комнате – я, в другой будете вы, мои дорогие. Поскорее приезжайте. Нечего торчать на вокзале. Это рассадник заразы. Если что, я привитый и анализы хорошие. (Эмодзи – бьющееся сердце.) И вообще, я еще огого! (Эмодзи – бицепс.) Жду. Ваш Аркаша.
Через тридцать секунд ответ:
– Аркашик, мы уже стоим у твоей двери. Открывай.
Аркадий протер глаза. Как это? Уже у двери? Как разузнали адрес? Вот молодежь прыткая какая. Конечно, они теперь все могут определить по своему интернету, даже где живет человек. Выследили! И прибраться не успел, хоть бы причесаться дали,