Черный принц. Elika Blind
не знал. Последнее, что он помнил, – это как Август раздавил королевский венец и велел увести мальчика в темницу. Тогда он так испугался, что его язык онемел, а после, сколько он ни спрашивал о короле, ему прямо с насмешкой отвечали одно и то же: «В темнице». Но Катсарос никогда не принимал этот ответ, потому что ни одно цивилизованное государство не стало бы бросать короля другой страны в темницу. Это бы стало точкой невозврата. Можно воевать, можно шпионить, можно подкупать население и вести закулисные игры, но никогда нельзя оскорблять официальных посланников, тем более – короля. Король – это не просто член королевской семьи, это символ – символ воли нации, символ ее доверия, ее истории, ее веры, это государство в человеке. Короля нельзя попрать.
– Скоты! – закричала Вейгела. – Трусы! Вы бросили его! Вы бросили своего короля и вернулись!
Возможно, только сейчас Катсарос понял, что ему говорила принцесса, в чем его обвиняла, и только здесь, в тронном зале, на восьмом ярусе Энтика, перед его глазами разошлась пелена, и он понял. Они бросили короля. Бросили во вражеском государстве и вернулись.
– Мы выполняли свой долг, – понуро ответил Катсарос, хватаясь за фразу, которая прежде оправдывала все неудачи, прикреплялась ко всем победам, как символ доблести, подчеркнутой скромности. Прошлый король любил эти слова. Их звучание приносило ему удовольствие, и Катсарос, привыкнув преподносить их в форме извинения, по привычке попытался спрятаться за них.
– Но не выполнили! – закричала Вейгела, теряя терпение. – Вы губите королевскую семью! Вы губите мою семью! Специально! Вы стоите здесь и говорите мне ужасы, за которые ждете… Чего, похвалы? Это ваша дипломатия – уничтожить королевский род?
Принцессу трясло и тошнило. Ее состояние ухудшалось на глазах, и Линос вышел из-за трона, чтобы поддержать ее под руку.
– Ненавижу! Ненавижу тебя, Катсарос! Всей душой презираю и плюю на тебя! Да будешь ты во веки веков проклят в страдании десятикратно худшем, чем мое! За сим есть Слово…
От лица Катсароса отлила краска, и он побледнел, чувствуя сильную дрожь в конечностях. Но заветные слова так и не были произнесены. Линос подхватил Вейгелу и зажал ей ладонью рот. Принцесса вырывалась и кусалась, но после недолгого сопротивления она выдохлась, бессильно обвиснув у него на руках, и громко разрыдалась. Болезнь брала свое.
В тот день Катсарос выбежал из тронного зала с седой головой. И хотя после он много раз блистал золотыми кудрями при дворе, многие из тех, кто видел, как он спешно покидает замок, были уверены, что он густо красится позолотой.
***
В конце концов, Вейгела слегла. После приступа в тронном зале, лихорадка быстро отступила, но небольшой жар остался. На ушах стоял весь дворец, и королева Сол от нее почти не отходила, чем в изрядной степени докучала.
– Лусцио, скажите, – попросила Вейгела во время очередного осмотра, – вы помните про ту связь, которую назвали общей пуповиной?
– Между вами и королем? Отчего же не помнить? Явление редкое в наши дни и опасное. Хотя