Мозаика жизни. Ирина Шабалина
люди. Паковали ящики, собирались вывезти и спрятать самое ценное. Студентов – старшекурсников видно не было – всех отправили на военные сборы и курсы.
Кое-как узнав у суетящихся людей, где проводятся курсы, Маруся поехала туда.
Еле прорвавшись на территорию военного училища, Маша долго искала Николая в толпе призывников, её постоянно окрикивали, пытались вывести, но она, с умоляющими, полными слёз глазами упрямо не выходила, а только повторяла заветные имя и фамилию и спрашивала, спрашивала…
И вот наконец-то Николай вышел.
Не сдерживая слёз, Маруся бросилась к нему, обняла, прижалась и горько разрыдалась на его груди. Николай покрывал поцелуями её лицо волосы, руки, что-то шептал горячо и нежно. Маша уже никого не стеснялась. Их поцелуи были долгими, но горькими.
Практику в Академии не отменили.
Хотя обстановка везде была очень нервная. Сводки с фронтов были не утешительными. Враг наступал, захватывая всё больше советских городов.
Начались бомбёжки. То и дело гудел надсадный вой сирены, в небе жуткими стаями скользили вражеские бомбардировщики и люди бежали в бомбоубежище или метро, с ужасом на лицах прислушиваясь к грохоту взрывов.
По утрам Маруся работала в питомниках, а вечером, до введённого «комендантского» часа они бродили с Николаем по растревоженным улицам, или, по тревоге, спускались в метро, где сидели, тесно прижавшись друг-другу.
Несмотря на весь ужас происходящего, Марусе было хорошо и спокойно рядом с Колей. А по ночам они время от времени дежурили на крыше, сбрасывая противно жужжащие «зажигалки.» По ночам, под звёздами…
Но пожары, несмотря на дежурства, всё же начались.
Москву уже было не узнать. Её улицы ощерились развалинами взорванных домов, чернели глазницами пожарищ. По ним, и по площадям грохотала бронетехника
В одно из воскресений Маша, еле оторвавшись от Николая, уехала в Лучинское. Провожали на фронт отца.
Весело заливалась гармошка на станции, но все плакали. Надсадно, пугающе завыла мама, уткнувшись в гимнастёрку отца. Её, еле-еле, оторвали от мужа.
Плакала Маруся, прижавшись к отцу, и маленький братик Вася, вцепившийся, как клещами – ручонками в отцовскую ногу. Брат Лёша – подросток, мужественно сдерживал слёзы и только хмурился.
Отец весело прокричал – «Ну что вы меня хороните раньше времени?» – и встал на подножку товарного вагона.
Маруся напоследок поцеловала отца в колючую щёку, вдохнула запах крепкого табака и чего-то родного, домашнего, отцовского, и её оттеснили от вагона.
Какое-то время она бежала за поездом, отчаянно махая рукой, в толпе, но поезд набрал ход и исчез вдали.
Больше Маруся отца не видела никогда.
А через два месяца она так же провожала Николая.
Но уже в Москве.
Так же бурлила привокзальная площадь, плакали матери жёны и дети. Весело заливались гармошки и духовые оркестры.
Маруся шла, вцепившись в руку Николая. Она не хотела,