Спасатель. Юлия Гауф
что ей плохо.
– А ей плохо? – допрашиваю.
И получаю однозначный ответ:
– Да симулирует она, Измайлов! Лежит, подкасты слушает, с подружками переписывается. Родственники сейчас пришли навестить – сразу умирающую изобразила.
– Ясно.
– Наверное, хочет полежать в клинике, чтобы родственники дома нагоняй за тусовку в лесном пожаре не устроили. Или еще какая-то придурь. Но придурь – однозначно. Это же ты ее откачивал?
– Я.
– И навестить пришел. Только благодарности особой не жди за спасение жизни. Некоторые считают, что им все обязаны. Ладно, ты у палаты подожди, как её семья выйдет, можешь зайти. Бывай, – он хлопает меня по плечу, и идет по коридору, глядя в планшет.
А я подхожу к палате Снежаны.
Не привык судить по людям с чужих слов, но насчет «жены» и я иллюзий не питаю. Она та еще стерва, как оказалось.
Я узнал, что женат, буквально через час после того, как мне вернули документы. Мы сидели в летнем кафе, и я решил проверить, свой ли паспорт я получил.
Свой. Вместе со свидетельством о браке. В ЗАГСе отказались аннулировать этот брак и признавать свою ошибку. Посоветовали с женой прийти, чтобы прояснить ситуацию.
Но жену я не нашел. Пробивал, выяснил – улетела. Повезло, что живём мы в одном городе.
Вернувшись домой, я не сразу начал искать Снежану из-за тех кругов ада, которые устраивала мне Ира. А когда выяснил, где она работает и учится – начался полный трэш. За него отдельное Снежане «спасибо»!
Бубнеж из палаты из приглушенного переходит в скандальные интонации. Что, принцесса, головомойку тебе устроили? Не поверили в то, что ты умирающий лебедь?
Минута, две, три. Скандал продолжается, нарастает, а моё довольство улетучивается.
Её там не убивают случаем?
Коротко стучу, и вхожу в палату. Первым бросается в глаза мужчина лет пятидесяти – его черные с проседью волосы обрамлены дорогой стрижкой, лицо гневливое, он худощав, но словно занимает собой всё пространство. Арчил Григорьевич Маршания, отчим Снежаны.
За его спиной красивая женщина. Вернее, очень красивая женщина лет двадцати пяти-тридцати на вид. Но я выяснял о своей жене всё, что только мог, и знаю, что матери Снежаны тридцать девять лет.
У окна стоит еще один мужчина, Маршания-младший. И с упреком смотрит на Снежану.
А она лежит, прижимает ладони ко лбу, и чуть ли не плачет.
Играет? Присматриваюсь – губы Снежаны подрагивают, тело напряжено. И атмосфера в палате как на ринге.
– Простите, что прерываю, – Снежана вздрагивает при звуках моего голоса. Так тебе! – Это я вчера оказывал первую помощь вашей дочери. Мне нужно опросить её.
Рассказываю о якобы найденной в лесу канистре с горючим, возможном попадании химикатов в организм, и выпроваживаю всех из палаты.
– Детка, завтра мы приедем. Хватит упрямиться. Не расстраивай Арчила, он хочет для тебя лучшего.
Мать гладит Снежану по щеке, наклоняется, целует. И выходит последней, стуча шпильками.
– Канистра с горючим