Клинок Смерти. Осколки. Сергий Бриз
природного вода, нескончаемым потоком:
– Про любовь мне пел Тимошка до восхода зарева. Сердце теребил гармошкой, рвал меха, наяривал.
Аким втягивал носом запах гуся, предвкушая хорошую закуску. По его сторону рядом сидел с женой своей Лукерьей дед Матвей. По возрасту, он с женихом был одногодка, но носил бороду длиннющую, за это и прозвали его в селе дедом. Сам он был из крестьян, по натуре своей любил выявлять в людях недостатки жизненные, подмечал всё и высмеивал. Ядовитая натура была у него, но Советскую власть он любил. Он при дружке своём Акиме, будущем председателе уже завхозом пристроился в правлении.
Справа от деда Матвея сидела вдоль окна сорокалетняя вдова, тётя Глаша и рядом с ней на скамье у открытого окна улыбался Силантий, потомственный лесоруб. Медведеву Силантию только исполнилось двадцать лет, а он уже успел поучаствовать в штурме Зимнего дворца в Питере, повоевать и, вернувшись в своё родное село, претендовал на должность бригадира лесорубов.
Силантий был обаятельный, высокого роста, «Косая сажень в плечах», силы необыкновенной парень. Отец его, лесоруб научил Силантия сызмальства валить деревья так, что равных ему в этом деле не было во всей округе. Характером отличался он спокойным. Курить он не курил, и пить особо самогон себя не заставлял. С девчатами был робок и думал только о работе. Хотелось ему из нужды тягучей вылезти. А тут на тебе, Советская власть и флаг в руки. Силантий расстегнул пуговицы на гимнастёрке.
Степанида всё не унималась и уже с хрипом пела частушку:
– Кавалер мне целый вечер всё о звёздах говорил. А потом задрал мне юбку, выйти замуж упросил.
Андрон прижался щекой к груди Степаниды и хмельной от самогонки тёрся носом в вырез её кофты. Тридцатилетняя кровь с молоком запрокинула голову и хохотала, топая под гармонь каблуками сапожек по полу.
Лето далось жаркое, окна в доме были открыты и на подоконнике повисли дети соседей по селу. Дети глазели на угощение и самая бойкая их них, Прасковья, отроду десяти лет, попросила у тёти Глаши, сидевшей возле окна рядом с Силантием Медведевым, пирогов:
– Тётя Глаша, пирожком угостите?
С добрым выражением лица, с улыбкой тётя Глаша подала детям пироги.
Прасковья, блестела голубыми глазами, по-детски счастливая уплетала пирог за обе щеки. Сама она была чернявою, лицом смуглая, как уголёк, цыганских кровей. Отец её отбился от табора, осел в селе и женился на сельской татарке и через неё они дочку нарадили.
Дед Матвей не смог устоять от слабости, чтобы не подковырнуть своего дружка Акима, натура такая была, и он с деланным восхищением в голосе сказал ему:
– Повезло Аким твоей Марфе. Ты мужик хозяйственный. Вона, стол накрыл какой, ломится. Всё-таки согласись по совести, есть польза от продразвёрстки.
На что Аким смутился и ответил, разводя руками в стороны:
– Излишки у кулаков Зареченских забрали.
Аким повернулся к пляшущим и громко, но по-доброму, сказал:
– Степанида,