Клинок Смерти. Осколки. Сергий Бриз
контру, шлёпнут сразу и разбираться не станут.
Копылов положил к себе в карман шинели документ Емели и грозным тоном подвёл итог разговора:
– Документы оставляю у себя. Завтра в одиннадцать часов утра явитесь в штаб Чка. Понятно?
– Понятно товарищ комиссар, – отчеканил Кучерявый. Копылов посмотрел на потерявшего дар речи Емелю, закричал на него:
– Ты чего молчишь говорливый?
Емеля съёжился, закивал головой, так ничего не ответив от страха.
– Теперь ноги в руки и бегом от сюда, быстро, – приказал Копылов хулиганам.
Емеля с Кучерявым «пулей» выскочили из дома, а Бронштейн прошёл в прихожую, запёр дверь и, возвратившись в гостиную, достал из кармана узелок
Копылова, положил его на стол со словами:
– Спасибо вам товарищ Щемилов. Возьмите обратно свою оплату за документы. Бог велел делиться.
1920 год. Осень.
Никифора поместили после ранения в госпиталь. Там его осмотрел Красный доктор и провёл операцию по извлечению пули из головы. Пролежав две недели после операции, Никифор сидел перед доктором на стуле в осмотровом кабинете, а медицинская сестра перевязывала ему голову бинтом. На дворе ещё стояла осень, но за окном уже выпал первый снег, белый, как бинты на лице Никифора.
Красный командир не мог видеть белый снег, на котором лежали ягоды рябины каплями крови поклёванные воробьями, так, как он потерял из-за ранения зрение.
Доктор сидел за столом на стуле и выписывал сопровождающие документы для Никифора с выпиской из госпиталя. Медсестра Клава закончив перевязку, помогла Никифору одеть и подпоясать шинель ремнём. Доктор посмотрел на Никифора и сказал Клаве:
– Клава, вы положите Никифорову с собой бинты в дорогу, для перевязки.
– Положила,– ответила Клава.
Доктор произнёс Никифору с сожалением в голосе:
– Путь-то не близкий Никифор до Смоленска. Тут и зрячий с трудом доберётся, а у тебя со зрение совсем плохо. Повреждён глазной нерв. Отчаянный ты. Может, лучше дождёшься, пока жена за тобой приедет?
Никифор криво улыбнулся, но ответил бодро:
– Не волнуйтесь доктор. Меня Петров до станции проводит и на поезд посадит, а там я сам доберусь. Жена пока приедет, весна начнётся.
1920 год. Осень.
Все вагоны поезда были забиты битком. Народ в нём ехал разномастный. Петров усадил своего командира Никифора на нижнем месте у окна. Добра у Никифора только и было, что вещевой мешок. Петров сидел рядом с ним на скамье и молчал.
На верхней полке, напротив, лежал к стене носом Копылов. Он, увидев Никифора с Петровым, отвернулся, хотя понимал, что глаза у Никифора забинтованы, но боялся, что вдруг Петров его признает, когда они с Сотником разбирались у штаба в здании гимназии. Копылов за месяц оброс бородой и сам себя не узнавал, да ещё щёку себе перевязал для верности, будто зуб у него болит, загримировался, значит.
Патрульные Красноармейцы проверяли документы, шерстили хулиганов и подозрительных на вид людей и протискивались