Постучи в семь дверей. Елена Матеуш
выложена дорога к новому дому Марины. Барон Гартис сказал, что они уже подъезжают, и усталость, что накопилась за долгий путь отступила, сменившись волнением. Казалось, сама душа девушки трепетала и дребезжала, как этот старый экипаж.
Марина уставилась в окно, но в наступивших сумерках мало что могла разглядеть. Обступившие подъездную дорогу деревья казались тёмной единой массой, где сквозь ещё негустую листву лишь кое-где просвечивало небо с начавшими проступать на нём первыми звёздами.
Но вот дорога сделала поворот и на невысоком холме открылся большой и немного нелепый дом. Он казался склеенным из нескольких разнородных частей: сложенный из серых камней донжон низкой пристройкой с узкими маленькими окнами соединялся с квадратом трёхэтажного здания с колоннами и лепниной. Рядом с этим парадным сооружением теснились хозяйственные пристройки и два двухэтажных флигеля, похожие на старые стенные башни, сложенные из того же серого камня, что и донжон.
Светилось во всём большом здании лишь несколько окон, от того оно выглядело немного мрачно и заброшенно.
– Такое ощущение, что нас здесь не ждут, – вырвалось у Марины.
– Да, они ждут нас завтра. На последних перегонах нам повезло с лошадьми и мы ехали быстрее, чем обычно, – согласился барон. – Я не стал их предупреждать, мало ли. Начнись дождь, и мы застряли бы в Рурхе. Но нам повезло.
Похоже, барон тоже был немного взволнован возвращением домой, так как разговорился. Обычно он не считал нужным что-то пояснять Марине. Вообще, он почти с ней не разговаривал, предпочитая передавать свои распоряжения для неё через Хлою.
Иногда Марине казалось, что барон просто не знает как себя с ней вести. Точнее, в начале пути, когда они только выехали из обители Ока Рора, всё его общение с Мариной сводилось к отдаче команд, и все попытки девушки узнать хоть что-то о своём будущем, о бароне и семье, куда ей предстояло войти, им игнорировались. Он всегда с таким удивлением смотрел на неё, когда она пыталась задавать ему вопросы, не относящиеся напрямую к текущему моменту.
На такие вопросы, как “Будет ли он пить чай” или “когда привал”, он отвечал вежливо, хотя и холодно. Но стило Марине попытаться заговорить о чём-то личном, как барон Гартис или резко обрывал её, или делал вид, что не слышит, глядя с таким выражением, словно с ним заговорила табуретка. Так что Марина отступилась, решив ограничится наблюдениями. Она решила, что если заметит проявления жестокости, то в Обители-на-Карати попросит совета у аббатисы.
Но за несколько дней путешествия в горах ничего такого Марина в нём не заметила. Не стегал свою ламью, когда та заупрямилась и отказывалась ступать на крутой спуск. Ни на кого из слуг не кричал зря, а о Марине и Хлое даже проявлял какое-то подобие заботы: следил, чтобы они ели, не мёрзли в пути. Правда, эта забота была того же уровня, как забота о ламиях, что везли его, девушек и груз. Похоже, они были для него существами одного порядка.
Всё переменилось после остановки путешественников в Обители-на-Карати, где барон оставлял нанятый им экипаж. Аббатиса попросила их задержаться на день:
– Дорогая Мари-Валери-на, я так рада за вас, что вы обрели столь благородный и древний род, и рада за вас, барон, что ваш род обрёл столь достойную дочь. Надеюсь, милая, вы порадуете нас своими историями за сегодняшним ужином. Мы тут часто вас вспоминали.
Марина заметила, как внимательно барон наблюдал за тем, как аббатиса общается с нею, за любезными приветствиями её гостями принцессы-аббатисы. Похоже, он никак не ожидал того, что пришедшая из другого мира девушка уже приобрела столь влиятельных знакомых. И прекрасно понял, что слова , сказанные аббатисой на прощание, обращены не только к Марине, но и являются предупреждением для него.
– Надеюсь, милая Мари-Валери-на, наше приятное общение не прервут разделяющие Обитель и баронство расстояния. Буду ждать письмо от вас, дочь моя. Считайте меня вашей духовной наставницей.
После Обители-на-Карати барон не стал разговорчивей, но явно переменился. Он словно впервые увидел Марину, и теперь уже сам внимательно наблюдал за нею, внезапно поняв, что она не его дочь Марьяс, на замену которой появилась в его семье, и пытался разобрать что же представляет из себя его новообретённая подопечная.
В результате они до появления на горизонте усадьбы друг с другом почти не разговаривали. Им даже обратиться друг к другу было сложно. Обращаться к барону со всеми полагающимися по этикету титулами было как-то глупо, к тому же и непривычно для Марины. Звать его отцом и вовсе язык не поворачивался. Возможно, и барон озадачился тем же вопросом, вот и общались они через Хлою.
– Передай госпоже, что завтра мы приедем домой, – говорил он служанке так, чтобы это могла слышать и Марина.
– Интересно, когда остановка, а то меня укачало, – куда-то в пространство вопрошала Марина.
Но вот уже они на пороге нового дома для Пришедшей, и там им уже не избежать выстраивания каких-то приемлемых правил общения. За время пути Марина ясно поняла, что никаких сердечных отношений у неё с бароном не сложатся. Он забрал её из Обители не из человеколюбия или сентиментальных