Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти. Сантьяго Постегильо
умрет. Но люди, которых он посылает к Митридату, усиливают понтийское войско. Сенат, к которому принадлежат Метелл, Помпей и остальные, оказывается между двух огней.
– Снова война между оптиматами и популярами?
– Именно так, – подтвердил Цезарь. – А мы посередине.
– И что нам делать?
Лабиен знал, что Цезарь собирался присоединиться к наместнику Марку Юнию, боровшемуся против Митридата, и отличиться на поле боя, чтобы его заметили и Сенат, и римский народ, поскольку многие годы понтийский царь был смертельным врагом Республики.
– Я не стану сражаться с людьми, посланными Серторием, – ответил Цезарь, словно прочитав ход его мыслей. – И не собираюсь отдавать пиратов наместнику, чтобы тот продал их в рабство, разжился деньгами и смог успешнее бороться с Серторием.
– Но если Серторий поддерживает Митридата, он враг Рима, – возразил Лабиен, потрясенный рассуждениями друга.
– Митридат – давний противник Рима. Некогда Сулла заключил с ним перемирие – не ради Рима, но ради собственной выгоды, а также в угоду оптиматам: он собирался вернуться в Рим и разбить популяров, защищавших интересы народа. Серторий понял, что оптиматов нужно бить их же оружием, иначе победы не видать. Когда-то они использовали Митридата, а теперь Серторий делает то же самое, чтобы сражаться за дело популяров в Испании и вынудить римских сенаторов разделить силы между Испанией и Азией. Он возобновляет войну, чтобы у оптиматов было недостаточно легионов для войны в двух местах, чтобы они заключили с Серторием договор о новом Риме, где все мы, и популяры, и оптиматы, будем представлены равно и станут возможны серьезные преобразования.
– Мне это непонятно, – настаивал Лабиен. – Разве прибегать к тем же способам, что и враг, не значит уподобляться ему? Используя уловки оптиматов, мы станем такими же, как они.
– Я думал об этом все утро, – ответил Цезарь, – и пришел к выводу, что либо мы уподобимся им, либо они поступят с нами так же, как поступили с Гракхами, Сатурнином, Цинной, моим дядей Марием и многими другими: убьют. Наши дни сочтены. Мы отправились в изгнание всего лишь из-за того, что пытались осудить кое-кого из них за мздоимство. Я согласен с Серторием: оптиматов нужно бить их же оружием.
Лабиен медленно покачал головой. Он помнил суды над Долабеллой и над Гибридой и понимал, что у друга нет недостатка в причинах. Но как далеко готов зайти Цезарь, используя приемы оптиматов?
– И что ты предлагаешь?
– Для начала покончу с пиратами.
– Ты собираешься их казнить? Но это противоречит приказу наместника. Отданному, между прочим, в письменном виде.
Лабиен приподнялся на ложе и указал на письмо, лежащее на столе.
– Это верно… – Цезарь обратился к рабу: – Приведи гонца.
Лабиен искоса посмотрел на друга:
– Что ты затеял?
– Хочу отменить приказ наместника, – ответил тот. – Нет приказа, нет и неповиновения, верно?
Лабиен сглотнул.
Цезарь менялся на глазах. Лабиен знал, что поражение в судах сильно