Кровавый знак. Золотой Ясенько. Юзеф Игнаций Крашевский
Якса Гриф Жицкий, каштелянич П., потому что так звался, по кудели наследовал в Люблинском Рабштынские земли, некогда Фирлеевские; те отец его обременил долгами, а он их вовсе потерял. Когда у него их выкупали за долги, он не сопротивлялся, но обещал кредиторам, что все-таки замок в Рабштыне, сад и обхождение дворское оставит и тех не даст забрать.
– Это моё родное гнездо. Даже животные имеют норы; я также должен иметь логовище, и Рабштынцы не отдам, а захотите напасть, буду защищаться и никого не пожалею.
В результате этой угрозы замок остался пану Яксе, а владелец Рабштынец должен был строиться заново, немного подальше.
Кроме приличного куска земли, садов, пруда, двора и холма, на котором некогда стоял замок, кредиторы не много на этом потеряли. Собственно говоря, замок не существовал; был он разрушен шведами еще при Карле Густаве. Было немного стены, одно крыло здания, развалившиеся ворота и пустая часовня. Внизу был деревянный фольварочный дом.
Неизвестно почему, эта руина, напоминающая феодальные немецкие бурги, была так дорога Жидкому; определённо то, что, кроме него, никто бы в ней не жил. Во время его пребывания в Рабштыне под строжайшей ответственностью на всей территории, относящейся к усадьбе, не разрешено было сзать ни одной веточки.
В результате всё заросло чащей, деревья распространились, сорняки, трава и кусты, так что среди них едва можно было пробраться узкими тропками. Даже на стенах, среди зданий, росли деревца, свисали ветки, росли полевые цветы.
Через развалившиеся ворота на валах, окруженные липами, входили внутрь, но от них еще ничего не было видно. Над вершинами лип и клёнов только одна зубчатая башня с пробитыми отверстиями выступала чуть выше. От старого замка швед и огонь оставили только небольшую часть одного крыла. Она была, видно, возведена при последних Ягеллонах, когда у нас процветало строительство на итальянский манер; также нарядная дверная рама из камня и мрамора, полы из больших панелей и разноцветных плит, статуи и надписи до сих пор её покрывали.
Но это всё было в самом плачевном состоянии: крыша, некогда покрытая бляхами, позже гонтами, ныне была залатана соломой, а в значительной части из неё выглядывали рёбра почерневших стропил и лат. Многих дверей не хватало, иные не закрывались. В эту волчью яму, как её повсеместно называли, почти никто не заглядывал, каштелянич жил в ней один с хромым Захариашем, старым и верным слугой.
На фольварке была хозяйка, двое слуг для коней и собак, в конюшне – три худые клячи и два выцветших седла.
Гончие и ищейки так хорошо стерегли вышеупомянутого владельца, что в нём даже нищий показаться не смел. По правде говоря, это было особенностью, что в минуты хорошего настроения и дикой фантазии он пригласил к себе Репешку; пану Никодиму это казалось таким удивительным, что он подозревал Иво в каком-то нечистом намерении, особенно опасаясь за кошелек. Но с другой стороны, что касается денежных дел, всему свету было известно, что Иво никогда никого ни на шелунг не обманул и