Кровавый знак. Золотой Ясенько. Юзеф Игнаций Крашевский
в нём гнездились воробьи.
Возможно, было три часа пополудню.
– Захарий, – сказал он, – у тебя есть какая-нибудь еда? А то вот мой гость голоден, а я его пригласил и должен накормить, хотя бы пришлось из моего иноходца жаркое сделать. Было бы немного жилистое, потому что лошадь старая. Спроси Барбару, что там намечается… и быстро!
– Я уже проведал, – пробормотал Захарий, – потому что знал, что будет гость.
– И что же? – спросил Якса.
– Идите-ка наверх… идите, – проговорил старый слуга, – что-нибудь будет, с голоду не помрёте.
– А значит, подавайте к столу!
Захарий пожал плечами и ничего не отвечал, хозяин вошел в сени. Они были обширные, пустые, немного соломы для собак в углу, окна повыбиты; лестница с мраморной балюстрадой, но поломанная и гнилая, вела на первый этаж. Снова огромные сени со стенами, на которых дождь, стекая, начертил зелёные полосы. Дверь неплотная, но когда-то белая и позолоченная, вела в прихожие, в которых стояли простые лавки, а скорее табуреты; на одной из них была постель Захария, настоящая лежанка. Вокруг на жердях немного одежды, охотничьи роги, ружья, сети, шкуры и охотничий инвентарь.
Тут хозяин, который до сих пор шёл впереди, пустил гостя вперёд. Вошли в комнату, которая, должно быть, была обеденной, потому что в ней главное место занимал старый тяжёлый стол. Вокруг него были расставлены стулья с высокими подлокотниками. На стенах были какие-то чёрные портреты и побитые зеркала.
– Здесь не очень изысканно, – сказал, смеясь, Якса, – но с горем пополам жить можно. Дверь справа в мой покой.
Репешко послушно шагал, ударил по ручке и оказался в обширной зале, круглой, ещё неплохо сохранившейся.
В одном углу, ногами к огромному мраморному камину, который поддерживали две мужские кариатиды, стояла кровать каштелянича, покрытая медвежьей шкурой. Над ней было развешено оружие; в головах была большая картина, целиком прикрытый густым чёрным крепом, так что из-за него едва можно было догадаться о каком-то белом лице. Засохшая ветка кипариса, запылённая, седая, висела над этим таинственным изображением.
– Садись, милостивый сосед. Редко тут бывает гость. Сказать правду, не помню, приглашал ли когда-нибудь кого-нибудь; поэтому и приём посредственный. Но и ты, как я знаю, не требовательный.
– Но забавно, забавно, – сказал, вытирая с лица пот, Репешко, – ей-Богу, это дворец.
– Когда поедим, я тебе всё моё наследство представлю, – произнёс медленно Икса. – Увидишь, это здание совсем неплохое; можно бы из этого что-то сделать, если есть деньги.
«Зачем он мне это хочет показывать? – спросил сам себя гость. – Зачем? В этом что-то есть.»
Через мгновение Захарий отворил дверь. Вошли в первую комнату, где был накрыт стол.
– Водку пьешь? – спросил хозяин.
Репешко не знал, что отвечать.
– Потому что водка у меня простая, смердящая котловкой, на иную меня не хватило, поэтому, если хочешь…
– Но не обязательно.
– Еда будет отвратительная,