Сны о прошедшем и будущем. Рассказы разных лет. Михаил Владимирович Титов
ответа Василий Петрович услышал короткие гудки.
– Сынок, сумку не донесешь до углового? – Василий Петрович не сразу понял, что обращаются к нему. Его и сорок лет назад никто сынком не рискнул бы назвать: был он высок и плотен, и даже в те свои двадцать с небольшим выглядел гораздо старше. Он ожидал увидеть классическую советскую или раннероссийскую старуху – в наряде, который и шушуном, и зипуном можно окрестить, потому что непонятно какое тряпье намотано, такому и определения нет, но перед ним стояла моложавая женщина лет пятидесяти – в цветастом русском сарафане, с аккуратно уложенными волосами и легким летним макияжем. У ее вполне еще стройных ног – не по нынешней жаре обтянутых светло-коричневыми колготками – стояла огромная клетчатая сумка, такие когда-то прозвали челночными.
– Вы это мне? – насторожился Василий Петрович.
– Ну а кому еще?! Мне только вон до того гастронома помочь, – показала женщина направление. – А там я сама уже.
Василий Петрович подхватил сумку, она оказалась не настолько тяжела, чтобы просить о помощи, и, обойдя женщину, зашагал вперед. Магазин был в другой стороне от кинотеатра, поэтому надо было поторапливаться, чтобы не опоздать на сеанс.
– Да не торопитесь вы так, – догнала его просительница. – Я же на каблуках.
Она пристроилась сбоку и какое-то время шла молча, искоса поглядывая на Василия Петровича.
– Мне кажется, я вас знаю, – наконец-то сказала она. – Вы в Агентстве натурализации сограждан из Средней Азии не работали?
Про то, что в его городе появилось такое агентство, Василий Петрович услышал впервые. Общегосударственные газеты до его реабилитационной базы доходили с запозданием недели на две, на руки реабилитантам их не выдавали, а то, что зачитывалось на ежедневных инфопятиминутках, представляло собой цитатник Главы: выступил с речью (аплодисменты), отметил сложность международной обстановки (аплодисменты), у страны особый путь (овации), мы самодостаточное государство (бурная овация). В те редкие дни, точнее часо-дни (а их надо еще сверхнормовыработкой заслужить), когда его отпускали на побывку к родным, было вообще не до политики – ни внутренней, ни внешней. Погружаться в этот новый мир не хотелось. Хотелось простой спокойной, домашней жизни на старости лет: погулять/поиграть с внуком, послушать его рассказы, фантазии и страхи, посидеть рядом, когда он ложится в постель, в общем, ощутить родственность и надежду, чего от дочери он давно уже не ждал и даже не надеялся получить.
– Нет, вы ошиблись, – сухо ответил Василий Петрович.
– Не может быть, – женщина ничуть не смутилась. – Я вас все-таки откуда-то знаю. Меня Евдокия Романова зовут. Ни о чем вам это не говорит?
До Василия Петровича наконец-то стало доходить. Он поставил сумку, развернулся и скорым шагом, насколько позволяли больные ноги, пошел в обратном направлении.
– Вы куда? – возмутилась женщина. – А помочь?
– Пусть тебе твои хозяева