Бабий сыск. Детективные истории. Вера Мосова
ехала и дрожала, все думала, вот сейчас завезут меня в какую-нибудь глушь и изнасилуют. Не пережить мне этого еще раз. Пусть уж сразу убьют. Я же свидетель, меня убирать надо. Но еще надеялась сбежать, специально вела себя смирно, все ждала, когда они бдительность потеряют. Но одну меня похитители не оставляли, по очереди караулили. Обязательно кто-то в машине оставался, пока другой уходил. Даже по нужде под руку водили, словно лучшую подружку. Не в туалет, конечно, в лес. И обязательно один рядом стоял и смотрел, готовый вцепиться в меня в любой момент. О стыде я и забыла, не до того уже было. Изредка меня кормили, то самсу, то шаурму в придорожных кафе покупали. Или сосиску в тесте. Сами ели тут же, в машине. В общем, мечты о побеге были безнадежными. И вдруг случай представился. На заправке дело было. Мужики расслабились, один платить ушел, другой пистолет в бак вставлял, а я осталась в машине одна, тихонько открыла дверцу, вылезла и дала деру. Но далеко убежать не успела, поймали. Побили, конечно, да еще и ноги связали ремнем. Так что больше и не пыталась.
Привезли меня в горы, в какой-то полузаброшенный аул. И продали в рабство. Хозяева – пожилая пара, лица сморщенные, как урюк сушеный. Осмотрели меня со всех сторон, ощупали, разве что в зубы не заглянули, как коню. Полопотали чего-то по-своему, не разберешь, потом старуха согласно кивнула, и меня отвели в сарай. Так началась моя новая жизнь. Подневольная. Кормили плохо. Лепешка маленькая да баланда какая-то. Зато работать много приходилось. Хозяева по-русски совсем не говорили, указания давали жестами. Или тычками. Кроме меня там еще работник был, мужчина, то ли казах, то ли калмык. Звали его Абай. Изможденный, сухой. По-русски тоже не понимал. Мы с ним в одном сарае жили. Спали на тюфяках. Он в одном углу, я – в другом. Работа была разная: и в огороде ковырялись, и за скотом ухаживали, и овец стригли, – в общем, чего только не делали. И никаких тебе перчаток, да и инструменты самые примитивные, типа мотыги да лопаты. А еще кизяки на зиму заготавливали. Это такие лепехи из навоза, они ими печи топят. Вручную месили дерьмо, делали из него лепешки и на стену сарая лепили для сушки. Я уже и запахи различать перестала, сама провоняла так, что жуть просто. И счет дням потеряла. От зари до зари горбатилась, да постоянно под палящим солнцем. Вечером валилась с ног от усталости. Убежать оттуда было невозможно, сплошные горы и ущелья. Быстро пропадешь, не зная их троп. А бежать по дороге бесполезно, поймают. Тут же всех соседей поднимут. Во дворе собаки, если даже решишься, сразу голос подадут, и на пару метров удрать не успеешь. Они ж охранники, приучены овец стеречь. И я себя уже такой же овцой ощущала. Почти год так прожила. Зимой Абай помер. Кашлял он сильно, и не лечился совсем. Без него мне пришлось за двоих работать. Я уже смирилась со своей судьбой, настолько была вымотана, что врагу не пожелаешь. Поняла, что так же однажды помру. И вдруг мне повезло. Приехал как-то раз небольшой автобус с киношниками, они искали место для съемок боевика, что-то про военный конфликт.