Вступление в будни. Бригита Райман
его вина, что в тот день с ним случилось еще одно несчастье – именно на глазах у мастера, который совершал свой второй обход цеха. Крепкая рукоятка раскололась, и молоток ударился о землю в шаге от Николауса. Николаус с удивлением посмотрел на рукоять и сказал:
– Мне повезло! – Потом он испугался, увидев внезапно раскрасневшееся лицо Леманна.
Затем подошел мастер, ударил ногой по молоту и сказал:
– Эта игрушка весит пятнадцать футов. – На этом для него инцидент, казалось, закончился, и он обратился к Леманну: – Опоры нужно установить сегодня.
Справитесь?
Леманн молчал.
– Так что? – спросил Хаманн. – Ты на уксусной фабрике, что ли?
Леманн указал широким черным большим пальцем на Николауса.
– Справимся? С этим недоумком? – Николаус покраснел. Леманн грубо добавил: – Пусть кистью махает, а не молотом.
– Глупости, Карл. – Хаманн некоторое время наблюдал за ними, он подумал: «Парень прикладывает слишком много сил». Он облизнул губы и сказал своим самым любезным тоном: – Покажи ему пару хитростей, Карл. А если не можешь… я передам парня Альфреду Траппу. Согласен?
Он задумчиво покрутил сломанный молоток, давая Леманну время проглотить таблетку.
– Рукоятка никуда не годится.
– Глупости, – прорычал Леманн, и мастер понимающе кивнул.
– Как хочешь, Карл. – Он задумчиво водил пальцем по месту разлома.
Николаус стоял, опустив руки, потный и виноватый, и вдруг Хаманн схватил его узкие, тонкокожие руки и, повернув их ладонью вверх, насмешливо сказал:
– Смотри, какой герой!
Ладони были покрыты беловатыми пузырями, а между большим и указательным пальцами кожа лопнула и кровоточила.
Леманн со странным выражением уставился на руки Николауса и через некоторое время сказал:
– Я же говорил, он ненормальный.
– Пошли в «Шварце Пумпе»? – скомандовал Курт. И бросил Николаусу: – Ты тоже приглашен.
– Не могу.
– Да перестань! Когда у меня есть деньги, я трачу их даже на друзей, – сказал Курт, и это не было преувеличением – он был щедрым, потому что мог себе это позволить. В школьные годы он часто приглашал домой своих поклонников – разумеется, только когда его отец был в командировке – и устраивал шумные вечеринки, дикие танцы под рок-н-ролл с вином и коньяком, его мать уходила к себе, не подозревая, как безобидно развлекались дети после двенадцати часов.
Но здесь не было зоркой матери, и ближе к вечеру здесь дул резкий воздух неограниченной свободы, как считал Курт, и он был полон решимости ее испытать. Он был настроен еще более решительно, потому что другой человек, претендующий на роль своего рода наставника, снова попытался встать у него на пути и предостерегающе поднял указательный палец, этот чертовски скучный учительский указательный палец.
Около душа всех троих поймал Хаманн и сказал:
– Возможно, вам будут предлагать проставиться,