Волки Элм-Пойнта. Мираниса
на расовой ненависти.
– Это почему?
– Вся семья Джеки входит в приход нашей церкви. Они посещают её почти каждое воскресенье.
– И ваш преподобный, – протянул Виктор, запнувшись, – как вы сказали? О'Каллахан, да? Он их принимает у себя?
– Конечно, – ответила Коннелли. На сузившихся глазах ощутимо легла печать осуждения. – Да, он ирландец, от него всегда несёт душком, и случается, как он цапается с Ииской, оттого и, бывает, может резко высказываться о нём. Но он не расист. Поверьте мне.
Плацтер ничего не ответил, и остальной путь офицеры проделали молча.
Патрульная машина уже поджидала их на обочине в девяти милях от города. Ещё восемь сотен ярдов пришлось пройти от дороги на северо-запад, чтобы добраться до места преступления. Пока Бекки весь путь переговаривалась по рации с шерифом, Виктор, слушая утробный голос на линии, растягивающий гласные и проглатывающий последние слоги, мысленно благодарил Господа за то, что Коннелли принесла ему ботинки. Пересекая чащу, он то и дело спотыкался о кочки, огибал валуны и застревал стопами в подспудных силках из веток. Путь оказался не из лёгких.
Недвижно вокруг раскинулась зима. Белесый снег намертво закрепил землю, уплотнил время в чаще, делая лесную обитель маревом, рассечённым кривыми стволами сосен. Тонкие и толстые, скрюченные и гунявые у оснований – они лабиринтом простирались по всему лесу, ржавыми шпигорями врастали в почву и накрывали куполом раскидистых ветвей путников. Бурыми рытвинами была исполосована благодатная для хищников земля. Вдали послышалось истошное завывание лося, и следователи ускорили шаг. Проворная и худощавая Бекки ловко лавировала меж сосен, перескакивала растекающиеся раструбом ручьи и манила пришлого агента. А вот Плацтер выдохся уже на половине пути. Пересекать чащобу оказалось ещё сложнее, чем взбираться по крутому холму вверх. Но вот он уловил едва ощутимый сладковатый трупный запах, и былая тревога отступила перед новой, ещё более грозной.
Сперва меж стволов смертью выглянуло кровавое пятно, но тут же исчезло. Следом появилось вновь – другое. Плацтер и Коннелли в ужасе задирали головы, осматривая верхушки стволов, ветви которых выбивались из общего умиротворяющего кряжа переплетений белоснежного и чёрного неестественно алым, местами тёмно-красным. Кора деревьев рдела от крови, и вскоре, когда до Виктора донеслись мужские голоса, на одной из пихт выглянул узелок из розовых лент кишок.
Из-за деревьев выплыла фигура престарелого шерифа. Джереми Менхейм, одетый в горчичного цвета куртку и такого же цвета рубашку, плотно облегающую заметно выпирающее брюшко, сразу же бесцеремонно выбил себе место в памяти агента густыми усищами и кудрями, выбивающимися из-под полей стетсона. Он угрюмо разглядывал окроплённую кровью землю, по-хозяйски сцепив руки на поясе. Рядом с ним кружил в халате эксперт, а также двое понятых: мужчина и женщина. Дальновидно были отобраны они, чтобы один оказался из переселенцев, а вторая – жительница резервации. Но все человеческие фигуры сразу обмельчали, силуэты их померкли,