Человек в зеленой лодке. Екатерина Юдушкина
три. Снова с веранды оглядел ворота: никого.
Пятнадцать минут истекли. Что ж, дадим юбочке еще немного времени. Я сказал маме, что оладьи пока есть никто не будет. Побродил по кухне, поменял местами Егоркины магниты на холодильнике, выгнал в окно пару мух. Двадцать минут. Неужели я ошибся? Ха, давненько в таком волнении не поджидал я женщин.
Я снова занял наблюдательный пост в углу веранды. Прислушался: не шуршит ли трава, не звенят ли мониста, не ударяются ли друг о друга тонкие серебряные браслеты? Тишина. Что же я скажу Егору?
И вот… Вдруг… Из-за железной створки беззвучно скользнула сандалия. Потом показалась тонкая загорелая щиколотка. Точеная нога. Белесая коленка. Собственно юбочка. А потом она возникла вся – до золотисто-каштановой макушки. Есть! Двадцать три минуты.
Идет сюда. Егору ее пока не видно. Пора действовать. Я подбросил ключи от машины вверх и бодрым голосом спросил:
– Сын, а не поехать ли нам купаться?
Радостный вопль, и Егор заметался по веранде: где плавки, полотенце, круг надувной? А все в пакете на лавке! Берем пакет – и вперед. Егор в два прыжка слетел с лестницы и неожиданно наткнулся на юбочку.
– Ника! Мы – купаться! – и он пронесся мимо нее к машине.
Удивленно распахнутые карие глаза сначала рассмотрели Егоршину спину, а потом воззрились на меня. Да-да. Теперь мой выход. Одним доброжелательным, улыбающимся взглядом мне нужно сказать сразу несколько фраз:
– Да, малышка! Как купаться, так он и забыл, что ты ушла от него навсегда. И никогда не вернешься. Такие мы, мужики. А чё? Не расстраивайся! Вечером можешь снова торжественно вернуться из своего «никогда».
Сказал. Кажется, внятно. В общем, прости, девочка. Ариведерчи, Лилит! Мы с Егором попылили по дороге. Сын что-то возбужденно говорил про озеро, а я смотрел в зеркало заднего вида. Она стояла у наших ворот. Такая озадаченная и одинокая. А у нее ведь день рождения сегодня… Так, стоп! Никакого сожаления, никакого чувства вины! Им нет места в этом мире утренних рос, спеющих ягод и сытых ежей в сиреневых сумерках.
– Папа! У-у-у-у! Кукуруза! Въезжаем в тоннель!
Прыгаем в тоннеле на ухабах, и Егор смеется, запрокидывая голову. Это мне за подвиг картонная медалька на широкую грудь – секунды ликования в пыльном кукурузном поле.
Поскидывали одежду. Егор воткнулся в надувной круг и бросился в воду. Я – за ним. Ух, холодная водичка. Блаженство.
После купания я растянулся на теплом песке. Прикрыл глаза. Егор еще плещется. Налетел ветерок. Рядом, совсем рядом застучала жесткими листьями осинка, словно зазвенели мониста или ударились друг о друга тонкие серебряные браслеты. И вдруг пришло, вдохнулось прямо внутрь. Не догадка, не предчувствие, а простое, понятное знание: в моем случае тоже не будет никакого никогда, она вернется.
Видимо, я сказал это вслух. Рядом завозилось что-то холодное и мокрое.
– Сколько раз поспать? – Егор слизнул капли воды с посиневшей верхней губы и засмеялся.
41-ый маршрут
В