.
традиций. Но есть всей семье захочется уже завтра.
– Слушай, Эши, мне правда жаль твоих родных, но заботиться о них я не обязан, – оправдывался Бахру издалека. – У меня есть своя семья, и о них я переживаю в первую очередь. Рынок у нас большой, так что ты точно найдёшь кого-то ещё. Я точно знаю, что Сайюм через пять дней поедет к субихарам. Он, конечно, не готов платить столько же, сколько и я, потому как и ему субихары заплатят меньше…
Эши махнул рукой и отвёл верблюда в сторону. Животное обиженно фыркало и мотало головой. Оно и понятно. Верблюд тоже ожидал, что повозка опустеет после встречи с Бахру.
И с каждым шагом всё сильнее казалось, будто чей-то голодный взгляд царапает спину. Эши вертел головой, всматривался в гудящий рой продавцов и покупателей, увлечённых старинной игрой в то, кто торгуется лучше. Наконец, он выхватил из этой толпы того, кто и сам не сводил глаз с неудачливого плантатора.
Мужчина в длинной желтоватой тунике замер на пересечении двух рыночных улочек. Он сложил руки за спиной и щурился – не то от ехидства, не то от выглянувшего из-за облаков солнца. Длинные волосы закрывали уши, а лицо утопало в густой чёрной бороде. Было в его раскосом взгляде что-то знакомое. Настолько, что Эши на короткий миг уловил запах хлеба, который пекла мать в старой печи. Запах самого его прошлого.
Человек широко улыбнулся и ловко проскользнул в переулок между каменными лавками. Эши пришлось потрясти головой и протереть глаза, но он так и не понял, взаправду ли была эта встреча. Да и рынок пора было покидать. Пусть времени у него вдруг стало гораздо больше, плантатор не желал тратить его на торги с жадными купцами. Не сегодня, во всяком случае.
Обратная дорога казалась такой длинной, что Эши уже и не надеялся вернуться хотя бы к закату. Ещё и верблюд упрямился: животное то и дело вставало, многозначительно мотая головой в сторону груза за спиной. Плантатор тянул поводья, а двугорбый лишь недовольно фырчал. Лишь потоптав песок копытами, он обретал силы для следующего рывка.
Когда-то – когда обозов было несколько, а водил их сам Брейхи Бенезил – дорога давалась куда легче. Не только потому, что верблюды ещё не успели одряхлеть. Раньше весь путь от центральных улиц Ашмазира до плантаций оставался устлан крепкими, плотно подогнанными плитами. По ним легко шагали животные и люди, а колёсам негде было завязнуть. Цари старой Ашмазиры не жалели камня, хоть и добыть в округе его было негде: оставалось лишь выменивать валуны у субихаров, а потом обтёсывать их в городе.
С приходом Альдеварра изменились не только флаги, и дорога в город заставила Эши это принять, ещё когда из неё пропали первые плиты, а менять их никто не собирался. Каждую ночь выкорчёвывали новые камни, а законники разводили руками. Со временем плит стало меньше, чем оазисов в знойной пустыне вокруг Ашмазиры.
Эши вдруг остановился так резко, что удивился даже неподатливый верблюд. Под вздохи животного он осмотрелся, но взгляд наткнулся лишь на одинокого всадника, который ехал навстречу и был ещё далеко, шагах в восьмидесяти.