Фабрика. Карина Илларионова
призналась. – Нет, прости, не люблю, я не умею любить, я не знаю, что я чувствую, – торопливо добавила она. – Но это ужасно. Ужасно. Почему ты мне не рассказал?
Она подняла голову, посмотрела на Сергея, увидела всё то же холодное, похожее на мёртвую маску выражение его лица, и вздрогнула.
Господи, какая же она идиотка!
Что за вопрос – почему он не рассказал? Разве о таком вообще можно рассказывать?
– Я такая жалкая, – со стыдом пробормотала Саша. – Я хочу тебе помочь, и не знаю как. Скажи, что мне сделать? Я всё для тебя сделаю!
– Что ты такое говоришь? – едва слышно спросил Сергей, и его руки опустились Саше на плечи. – Что ты…
Он потянул её вверх, поднимая с ледяного пола, и Саша обхватила его лицо ладонями. Кажется, он хотел сказать что‑то ещё, но она просто поцеловала его – потому что слова могли всё снова испортить. Губы к губам. Плотнее, глубже, горячее. Сейчас – она знала точно – их поцелуй спасал не только её. Не отрываясь, она стянула с себя куртку, отбросила в сторону и села на кровать рядом с Сергеем. Руки сами собой скользнули по его обнажённой спине, он вздрогнул, но не оттолкнул, и если бы Саша могла говорить, то снова бы призналась, что любит. Ненужное, лишнее чувство – он всё правильно понимал, у них нет будущего, отец никогда не одобрит, про них никто не должен знать – но это уже не имело никакого значения.
3 апреля 2005 г.
От камина шло приятное тепло, хотя открытого огня не было – дотлевали последние угли.
Время близилось к полуночи. Тёма и Лёша уже поднялись на второй этаж, а отец устроился в своём любимом кресле, откинулся на спинку и устало прикрыл глаза. Саша замерла на диване, глядя на его лицо.
Глубокая складка между бровей, тяжёлые линии подбородка и щёк, плотно сжатые губы, которые, казалось, почти разучились улыбаться. За этот страшный год Саша видела улыбку отца от силы десять раз – в основном, когда он общался с Артёмом.
Страшный год.
Она вспомнила, от кого совсем недавно услышала эти слова.
… Прости. То, что я скажу, наверное, прозвучит ужасно. Я знаю, какой это страшный год для тебя, твоих братьев и отца. Но для меня он лучший в жизни. Мне сейчас кажется, что до прошлого лета, пока я не приехал в Коломну и не устроился на вашу фабрику, я как будто был в аду. Понимаешь? Всё, что было до – было адом. А сейчас я живу…
Саша вздохнула.
– Папа, – негромко произнесла она, – ты не спишь?
Отец, не открывая глаз, покачал головой.
– Я… хотела сказать… – Саша сцепила дрожащие руки в замок. – Хотела…
Пара простых предложений.
Но почему-то она никак не могла их произнести.
Отец открыл глаза и напряжённо подался вперёд.
– Я хотела сказать, что была не права, – договорила Саша. – В очень многом. Прости меня.
– Что‑то случилось? – хмурясь, спросил отец.
– Да, – честно ответила она. – Но это… слишком длинная и глупая история. Поэтому просто хочу попросить прощения за все свои истерики. Я постараюсь… постараюсь так больше не делать.
– Хорошо.
В